«Сейчас с диагнозом ВИЧ можно жить»

Руслан Хришка — один из участников проекта «Позитивная девиация», человек, живущий с ВИЧ, аутрич-работник общественной ассоциации «Viata Noua» рассказал, почему не боится говорить о том, что уже больше двадцати лет живёт с ВИЧ.

«Отвернулись все, кроме близких»

— Когда ты узнал о том, что у тебя ВИЧ?

— В 1996 году, меня тогда папа привёз в Кишинёв перекумариться (медикаментозно снять наркотическую ломку. — «СП»). Я же бывший потребитель. Когда врач начала меня готовить к этой новости, я её спросил: «Вы мне что хотите сказать, что у меня статус? Я и так догадываюсь». Она даже договорить не успела, как я вышел из кабинета. В тот же день, когда я приехал домой в Бельцы, сразу же рассказал эту новость друзьям.

— А они?

— Начали успокаивать. Вообще в то время общество относилось очень жёстко к ВИЧ-положительным, с неприязнью, иногда вплоть до ненависти. Ситуация поменялась ближе к 2010 году, когда нас стали легче понимать. Люди осознают, что это не смертельно, не проказа, что ВИЧ не передаётся через воздух. Сейчас с таким диагнозом можно жить, раньше тяжело было.

— Был ли кто-то, кто отвернулся от тебя тогда?

— По большому счёту, кроме самых близких — мамы, отца, брата и сестры — от меня все отвернулись, многие разговаривали со мной с опаской. Бывало, идёшь по улице, а тебе вслед кричат: «Спидник идет!»

— Как ты со всем этим справлялся?

— Тяжело, конечно, живёшь как в скафандре, только выходишь в открытый космос — а там все враги. Тогда я был в системе, постоянно употреблял наркотики, считал себя наркоманом до победы, даже несколько раз пытался передознуться сознательно. Но у меня не получалось, наверное, к лучшему. Я не то что не обращал внимания на все это, я старался затолкнуть поглубже в себя это.

— Сейчас эти подавленные чувства не просятся наружу?

— Я не злюсь на этих людей, потому что главное в жизни — научиться прощать. Я долго к этому шёл. Сегодня я понимаю, что тогда люди были лишены того объёма информации, который есть сегодня, поэтому и рассуждали ограниченно.

— Что ты вообще знал о ВИЧ-инфекции тогда?

— Я знал, что это опасный вирус, знал, как он передаётся, знал, что он понижает иммунитет. Но относился к этому, как к насморку. Намного сильнее я боялся подцепить сифилис. Просто в молодости я как-то увидел девчонку с сифилисом, и с тех пор меня преследовал этот страх.

— Ты не боялся умереть, лечения же не было?

— Нет, никогда. После того как мне поставили диагноз ВИЧ, я умудрился сесть в тюрьму и там переболеть туберкулёзом. Только в 2004 меня сняли с учёта в туберкулёзном диспансере.

«Личным примером изменить отношение»

— Почему ты решил стать частью проекта «Позитивная девиация»?

— Мне кажется, что самым эффективным во всей этой борьбе с дискриминацией является личный пример. Я не любитель всех этих теорий, гипотез, высокопарных фраз. Потому что человеку, который с этим не живёт, легко рассуждать. А когда меня пригласили на первый тренинг по позитивной девиации и я увидел мотивацию других людей, как они рассуждают, как описывают свои мечты, меня это впечатлило. Я-то прохладно отношусь к таким заданиям, потому что свои планы больше чем на сутки никогда не строил. Мне кажется, что сегодня общество уже готово принять людей, живущих с ВИЧ, как нормальных, обычных. Вот, например, люди с сахарным диабетом, от них же никто не отворачивается, не шарахается? То же самое в скором времени будет и с ВИЧ-положительными. Конечно, нет такого антивируса, который сделал бы всех вокруг толерантными к людям, живущим с ВИЧ, чтобы они нас обнимали, целовали и носили на руках. Всегда будет часть людей, которые будут жестко негативно к нам относиться, гавкать, предлагать расстрелять, сжечь на костре и пересажать в лагеря. Это часть реальности, в которой нам придётся жить. Если есть какой-то диалог, можно с ними и пообщаться. Но когда ты видишь полное отрицание проблемы — говорить не с кем. Нужно потерять таких людей. Потому что будут ещё тысячи тех, кто будет относиться к тебе нормально, так как надо.

— Тем не менее не все готовы открыть статус. Я знаю очень многих людей, которые борются за права ВИЧ+, при этом сами боятся открывать свой статус, опасаются этого. Как думаешь, в чём их проблема?

— Открыть или нет свой статус — это личное дело человека. Я думаю, что такие люди не делают этого скорее из-за страха из прошлого. Они боятся за своих детей, за своих родственников, боятся потерять работу. Из личного опыта — потребители наркотиков к этому как-то проще относятся, нежели люди, которые не были потребителями и заболели. Я поэтому и согласился стать частью проекта, чтобы как-то переубедить людей и личным примером изменить отношение. Потому что если мы будем дальше образовывать какое-то тайное движение, такой междусобойчик, то это ни к чему не приведёт. Я не вижу в этом смысла. А если все встанут в один ряд, ну пускай не все, только те, кому не безразлично, мне кажется, что это будет замечательно. И люди пойдут за нами, те, кто в сомнении. Большинство людей же всегда так смотрят: а как оно пойдёт? Если негативно, они и дальше молчат. Если позитивно — я тоже хочу. Я думаю, что у нас всё получится.

«Борьба с зависимостью — это до конца жизни»

— А сколько времени ты употреблял наркотики?

— С 1995 по 2013 год, где-то так.

— Этот опыт что-то дал тебе?

— Конечно, он поменял меня. Употребляя, ты становишься суперменом во всех отношениях. Выходить из этого очень сложно. Но этот опыт пригодился мне сейчас, когда я перестал употреблять.

— Если бы была возможность вернуться назад и перечеркнуть этот отрезок времени, ты бы сделал это?

— Наверное, да. Интересно было бы посмотреть, как сложилась бы жизнь без наркотиков.

— А как ты её планировал до того, как начать употреблять?

— Мечтать было некогда, у меня были тренировки с утра до ночи — я тогда занимался гандболом. Люди летом отдыхали на море, а я тренировался, ездил в спортивные лагеря, выезжал на соревнования.

— Как так получилось, что ты из спорта пошёл в наркотики? Обычно же родители специально отдают своих детей в спорт, чтобы оградить их от всего этого.

— Я всегда прохладно относился к потребителям, не отвергал их, но и сам не хотел стать таким, ведь у меня многие друзья кололись, но это было не мое. Все случилось в Одессе, случайно. Мой друг как-то предложил за компанию уколоться. Меня от его предложения передёрнуло, я его немного поколотил за это, на что он мне ответил: «Ты что, боишься?» И всё, я пошёл на принцип, мне тогда было около 18 лет. Я тут же поехал к каким-то знакомым наркоманам, купил у них дозу и укололся и сразу же передознулся.

— А потом что было?

— Я встал утром, выкурил сигарету, посидел-подумал и поехал на ту точку, где до этого купил дозу, чтобы уколоться ещё раз.

— Бросить не хотелось?

— Первые пару лет нет. Кто бы что ни рассказывал, но это было кайфово, и это правда. Родители при этом страдали, таскали меня по больницам, пытались помочь. Потом у меня появились проблемы с милицией, стало труднее. Папа всё время упрашивал что-то сделать, чтобы бросить. Был момент, когда я согласился лечь в больницу, и вот тогда-то мне и сказали о статусе. И, конечно, весь мой настрой вылетел из головы. Я себя накрутил — всё, финиш, чего тянуть резину, лучше и дальше колоться.

— Ты бросил в 2013 году. Как это было?

— Просто перестал употреблять.

— Сам?

— Да. Я тогда жил с девушкой, была любовь. Она буквально вложила в меня душу. Она меня просила, разговаривала. Она никак не была связана с наркотиками, и, наверное, это и было причиной того, что она смотрела на всё со стороны. Это не было ультиматумом, не было никаких условий, просто я чувствовал, что она хочет, чтобы я бросил. Помню, как она плакала в подушку, думая, что я не слышу, много было таких моментов.

— И ты перестал?

— Не сразу, конечно. Это ведь долгий процесс. Психология потребителя такая: хочу перекумариться за один день, проснуться утром — и всё в ажуре. Я начал настраиваться психологически. Потом встал на метадон, потом постепенно с него ушёл. Помню один момент, который меня сильно впечатлил: я стоял на улице, ждал зелёный свет и тут смотрю: дорогу переходит мальчишка с ДЦП. Не знаю почему, очень сильно он меня впечатлил. Я тогда стоял и думал: «Какая же я овца. Молодой, нормальный пацан, чего тебе ещё не хватает в жизни? Ладно, себя гублю, но ведь есть ещё семья, близкие, друзья, знакомые». Для меня это было прозрением. С того дня я просто резко перестал что-либо потреблять.

— Чем ты планируешь заниматься сейчас?

— Честно говоря, я больше вижу себя в аутрич-работе, потому что знаю психологию мышления потребителя, его проблемы, потребности, мне с ним понятно и легко разговаривать, я знаю, как надо это делать.

— В чём основной смысл аутрич-работы, на твой взгляд?

— Ты не можешь навязывать человеку что-либо. Ему надо дать выбор: рассказать обо всех услугах, которые есть, помочь ему подобрать наиболее подходящую и постепенно вести его к тому, чтобы он окончательно отказался. Ему не надо стучать по голове, с ним надо говорить в неформальной обстановке, нужно рассказывать о том, что можно добиться чего-то большего. Всё постепенно, было бы желание. Самое главное — подвести его к мысли о том, что есть другая жизнь. Наркоман же ищет более простые, быстрые пути. Почемубольшинство потребителей срываются? Они просто поставили себе цель перекумариться, и они не знают, что им делать дальше. Они не готовы к заполнению той пустоты, которая осталась после того, как человек бросил наркотики. Я просто знаю, что если не осознавать, что борьба с зависимостью — это до конца жизни, что это борьба каждый день, каждую минуту, — то ты в любой момент можешь сорваться. Ведь ты держишься, а внутри сидит другой ты, который каждую секунду будет тебя провоцировать: «Тут проблема появилась, надо бы стресс снять».

— И что ты отвечаешь?

— Я с ним разговариваю, мне интересно, что же он такого мне предложит, чтобы спровоцировать. А ещё я курю, но пока не знаю, как бросить.

— Ты упомянул, что не планируешь никогда дольше, чем на сутки. И всё же, какой ты видишь свою жизнь через пару лет?

— Я никогда не думал над этим вопросом. Я, конечно, завтра не собираюсь умирать, но и строить какие-то планы даже на год — не знаю, если это по мне. Я по характеру не стабильный, как ядерный реактор. У меня всё на уровне «Было бы неплохо».

— Хорошо, через пару лет было бы неплохо что?

— Остаться в вашей организации, я здесь кайфую. Было бы неплохо устроиться в жизни, стабилизироваться, хватит уже болтаться. Наверное, неплохо было бы обрести семью, ребёнка. А вообще миллион вариантов может быть, но давай пока этим ограничимся.

Публикуется в сокращении.

Справка-Пояснение
«Позитивная инициатива» — общественная ассоциация, представляет собой сеть организаций, имеющих богатый опыт работы в области ВИЧ/СПИДа и наркомании в Молдове, в особенности среди особо уязвимых сообществ.
«Позитивная девиация» — проект ОА «Позитивная инициатива». Цель проекта — снижение уровня дискриминации по отношению к людям, живущим с ВИЧ, и повышение числа людей, не скрывающих свой ВИЧ-статус.
Аутрич-работа — метод социальной работы, направленный на установление контактов и донесение информации, консультаций, средств профилактики до закрытых социальных групп в местах привычных для них.

Елена Держанская, ОА «Позитивная инициатива»

Материал опубликован в № 37 (1141) «СП» от 21.09.2016.