Нередко шикарные машины и особняки, которые можно увидеть в Кишиневе, принадлежат чиновникам, получающим официальную зарплату в 300-500 долларов. О том, как госслужащим удается скрывать свое имущество и бизнес-интересы, в интернет-передаче «Без мифов» Владимиру Тхорику рассказал вице-председатель Национальной антикорруционной комиссии (НАК) Виктор Стрэтилэ.

– Начну с нескромного вопроса: какая у вас зарплата? – Я получаю примерно 5 тыс. леев. – При этом у вас, как у всякого порядочного чиновника, наверняка есть хороший особняк, машина… – Особняка нет. Живу в трехкомнатной квартире. Машина, если ее можно назвать хорошей, – Toyota Corolla. – Вы все задекларировали? – Конечно. – Кстати, ваш шеф, председатель Национальной антикоррупционной комиссии (Анатол Дончу. – Прим. «Панорамы»), полгода назад скрыл часть своего имущества. Вы занимались расследованием того, почему человек, который должен выявлять сокрытие доходов и имущества, сам их скрывает? – Мы не уполномочены проверять самих себя. Это, к сожалению, прерогатива специальной антикоррупционной комиссии парламента. Этим она занималась. При рассмотрении дела Дончу у нее возникли определенные вопросы, и их отправили в Генеральную прокуратуру. – То есть держат вопрос на коротком поводке? – Честно говоря, я сомневаюсь, что что-то идет согласно Уголовно-процессуальному кодексу. У самого Дончу выявили конфликт интересов 7 мая 2015 года. Эта информация есть и на сайте парламента, но с тех пор ничего не изменилось. Сам он продолжает работать. – А как НАК узнает о конфликте интересов – самостоятельно изучаете все декларации или работаете по наводке? – Комиссия работает, исходя из полученных обращений и петиций от гражданского общества, населения, от физических и юридических лиц, а также от прессы. – Анонимных? – Анонимные письма мы не имеем права рассматривать. Но если подобные обращения содержат конкретные факты, которые могут служить поводом для возбуждения дела, то мы принимаем их во внимание. – Затем проходит процесс изучения обращений? – В течение двух-трех дней обсуждаем полученную информацию в составе пяти членов комиссии. Если находим мотив для инициирования рассмотрения, то, по решению большинства, начинаем изучать нарушение. После начала рассмотрения дела передаем его аппарату НАК. В нем есть человек, отвечающий за сбор материалов и подготовку актов. Затем состав комиссии собирается и рассматривает дело на публичном заседании, во время которого также открыто голосуем за то, следует ли признать факт наличия у чиновника конфликта интересов. – Как проходит сама процедура проверки имущества чиновника? – Мы сравниваем то, что он указал в своих декларациях (о доходах и имуществе и о конфликте интересов. – Прим. «Панорамы») и запрашиваем информацию в государственных регистрах юридических лиц и прочих базах данных. Их около 20. То есть мы их изучаем, а затем сравниваем с тем, что человек задекларировал. Если находим несоответствие, то вызываем чиновника и спрашиваем, почему он скрыл, скажем, транспорт и счета в банках. – А в банках как проверяете? – Отправляем запрос абсолютно во все банки, во все регистры акционеров предприятий. Если есть необходимость — и в налоговые инспекции. Проверяем соответствие зарплаты тому, что он задекларировал. В банках проверяем все счета, а также вероятность получаемых из-за рубежа денег. После сбора информации и ее анализа, в случае несоответствия задекларированного имущества имеющемуся, вызываем чиновника и задаем вопросы, выясняем у него все по конкретным пунктам. – И к скольким чиновникам у вас ежегодно возникают вопросы? – Примерно в 60-70% ежегодно изучаемых нами декларациях есть явные нарушения, а это 300-400 дел. Всего ежегодно обязаны отчитываться о доходах и имуществе около 60 тыс. чиновников, что (при условии подачи двух деклараций об имуществе, доходах и о конфликте интересов. – Прим. «Панорамы») означает более 100 тыс. деклараций. – Юрист Татьяна Пую перед нашим интервью попросила задать вам вопрос о реальных причинах того, почему декларации чиновников за прошлый год до сих пор не опубликованы на сайте НАК. – Причина в задержке денег от Министерства финансов. Из-за этого мы не могли организовать тендер по выявлению компании по сканированию и оцифровке деклараций. Процесс сканирования начался в августе, хотя по закону это нужно было сделать в мае. Физически декларации находятся в нашем архиве. Но есть и проблема того, что архивы переполнены. Мы обращались к правительству, чтобы нам дали здание, но не нашлось помещения. – Как в Минфине объяснили задержку денег? – Не знаю. Это прерогатива председателя НАК решать подобные вопросы. В них он меня не посвящает. – И с председателем НАК вы не обсуждали проблему неопубликования деклараций? – Ни с кем. Он эту информацию от нас скрывает, поскольку находится в разладе с тремя членами комиссии, а потому и мне, как вице-председателю, всячески препятствует. Он не хочет работать коллегиально. – Может быть, благодаря намеченной реформе НАК, преобразованию комиссии в некий центр работа вашего ведомства улучшится? – Эта реформа приведет к диктатуре. По новому закону, вся власть перейдет председателю. Вместо членов комиссии на работу будут приглашены инспекторы по неподкупности. Инспектор получит право возбуждать дело по результатам проверки только с согласия председателя. То есть все будет зависеть от того, подпишет председатель разрешение или нет. — А как сегодня пять членов НАК проверяют декларации? – Мы рассматриваем работу инспекторов, которых, вместе с техническим персоналом, должно быть 26. Но из-за маленькой зарплаты у нас большая текучка кадров. Наши инспекторы получают 3-4 тысячи. — Вы считаете, что при такой зарплате можно эффективно противостоять коррупции? – Нам этого не позволяют и люди, которые сами заявляют об эффективности данной борьбы. Некоторые депутаты, которых мы проверяли, просто-напросто мстят нам. Например, после проверки имущества одного председателя парламентской комиссии его коллега настоял на исключении НАК из списка ведомств, которым нужно повысить зарплаты. И это при том, что правительство на первом этапе нашло деньги для повышения зарплат пяти членам НАК до 9 тыс. леев. То есть нам мстят за то, что мы работаем. Нам обещали, что дадут новое помещение в здании Министерства сельского хозяйства после того, как депутаты перейдут в новое здание парламента. Но после обнаружения конфликта интересов у заместителя генсекретаря канцелярии вопрос о новом помещении был забыт. – То есть все чиновники стараются мстить при любой возможности? – Да. Даже Министерство финансов, после обнаружения у одного из его сотрудников конфликта интересов, заблокировало наши телефоны на два месяца под предлогом отсутствия денег. После выявления нарушений в декларациях председателя Счетной палаты нам было заявлено, что мы ненормальные, а потому в НАК придут с проверкой. После обнаружения конфликта интересов у министра юстиции он предложил проект по расформированию нашего ведомства как коллегиального органа. Разумеется, что с пятью членами нельзя договориться о каком-то решении, которое удобно коррупционерам. А с одним человеком это возможно. Вы же знаете: нанашизм, кумэтризм, сауна, дружба... – А к вам лично обращались для принятия удобного решения? – Нет, как и к тем четырем членам НАК, которые сейчас в оппозиции к Дончу. – Получается, все члены комиссии в оппозиции к председателю? – Конечно. Так и работаем. – Странный конфликт. Но если говорить о конфликте интересов у чиновников, то после его обнаружения что происходит дальше? – Мы обязаны передать материалы по выявленным в декларации о доходах нарушениям в прокуратуру, а по конфликтам интересов – в то учреждение, где работает сам госслужащий, а также в антикоррупционный центр. – По выявленным вами фактам есть уголовные дела? – От меня информацию скрывают. По тому, что знаю, только два дела ушли из прокуратуры в суд. По закону, привлечь чиновника к уголовной ответственности может суд, если прокуратура докажет умысел сокрытия имущества. Но часто прокуроры не могут доказать умысел, а потому дела не доходят до судебных инстанций. – Тогда в чем смысл всех проверок? – С первых дней работы мы предвидели ситуацию, при которой прокуроры не смогут доказать умысел, а потому просили парламент, даже подготовили проект закона, согласно которому наказание за сокрытие имущества и доходов применяется без необходимости доказывать умысел. Ведь при принятии на работу госслужащий дает клятву и подписывается под своими обязанностями, которые предусматривают, что он обязан декларировать свои доходы. Да и сегодня невозможно говорить, что нет умысла, поскольку если ты идешь на госслужбу и подписал обязательство, то должен показать все доходы и имущество. С сентября 2013 года наш проект выложен на сайте парламента и там «умер». – Если говорить о нынешней системе проверки деклараций. Вы можете проверить факт сокрытия чиновником зарубежной компании? – Мы не можем, поскольку не являемся учреждением уголовного преследования. То есть при наличии информации о сокрытии зарубежной фирмы мы отправляем это дело в прокуратуру, а они могут возбудить дело и получить основание для отправки официального запроса в страну регистрации компании. У нас был случай, когда доказали, что у чиновника, председателя ЦИК, есть имущество за границей. Мы основывались на информации, опубликованной за рубежом. На этом основании мы отправили его дело в прокуратуру, и оно пока находится в суде. – Значит, чиновники ничем не рискуют, скрывая имущество? – Это лишь кажется. По-любому, если есть информация и если мы не можем ее доказать, то это сумеет сделать Национальный центр по борьбе с коррупцией, который располагает возможностью дальнейшего расследования. Ведь при собранных доказательствах и объективном рассмотрении дела в суде чиновник рискует получить за сокрытие имущества до трех лет тюремного заключения и лишиться права занимать должность. – Прокурор Кишинева Иван Дьяков уверяет, что вы можете доказать факт сокрытия имущества, даже если чиновник живет в доме, не зарегистрированном на его имя. Это действительно так? – Да, чиновник обязан указать дом в декларации об имуществе, поскольку пользуется им. Сокрытием имущества может быть признан даже незадекларированный автомобиль, которым пользуется госслужащий. К этому обязывает и закон, причем декларировать чиновник обязан даже жилплощадь, которой пользуется не только на правах аренды, но и бесплатно. Это мы доказали в отношении вице-прокурора Кишинева Герасименко. – Вы верите, что прокуроры могут объективно рассматривать дела о сокрытии имущества их коллегами-силовиками? – Не могут. Ведь прокуроры должны еще доказать умысел сокрытия. Еще мы знаем, какие у нас суды... – Какие у нас суды? – Непредсказуемые. –За рубежом тоже существуют госучреждения, подобные НАК? – Да, например в Литве. У меня такое впечатление, что закон о функционировании нашей инстанции скопирован у литовцев. – Они могут искать компании, имущество за рубежом... – Нет, но это может налоговая. И занимается этим. В Литве комиссия расследует конфликты интересов и несоответствие занимаемым функциям. – А в Молдове были случаи, когда вы инициировали проверку из-за несоответствия доходов и уровня жизни чиновников? – Да. Госслужащий указал, что получил определенную сумму денег в виде зарплаты и других доходов, а в налоговой имелись другие данные. Потому мы и констатировали несоответствие его доходов, то есть их сокрытие. – Много ли чиновников живут не по средствам? Допустим, зарплата 5-6 тысяч леев, а дом на 3-4 миллиона. – Я могу говорить о тех, кого мы проверяли. И пришли к выводу, что 57 человек должны были понести уголовное наказание за сокрытие имущества. Мы отправили их дела в прокуратуру. – И доказали вы, откуда эти доходы? – Чиновник обязан это делать. Мы нашли, что сокрыл. В его интересах доказать, что имущество или доходы законны. Ведь даже в нашем Уголовном кодексе с прошлого года есть статья, указывающая на необходимость конфискации имущества или доходов, если не доказаны их законные источники происхождения. – До сих пор не было случая, чтобы у госслужащего конфисковали имущество. – Но это не говорит о том, что нет дел в прокуратуре и суде. Есть уже дела, по которым с прошлого года идет следствие. В Румынии, например, проходят конфискации на миллионы евро. – Но в нашей стране коррупция приобрела масштабы национального бедствия. В чем причина? – Мое мнение – в бедности населения и госслужащих. Чтобы бороться с коррупцией, нужно повысить уровень жизни граждан. Человек не должен задумываться о том, что будет кушать завтра. – Какие виды взяток самые распространенные в Молдове? – Деньги, квартиры, машины, товары широкого потребления. — То есть вариантов много. И уволить чиновника, берущего взятки, невозможно без решения суда? – У нас законодательство такое. Без доказательства его вины никто не может привлечь к ответственности. Знаю, что общество требует быстрее посадить всех коррупционеров. Но мы не можем нарушать их права, то есть увольнять без решения суда. — Как объяснить, что в некоторых странах, например в Грузии, борьба с коррупцией более эффективна? — Там им не мешают работать. Недавно в Молдову приезжал представитель организации по борьбе с коррупцией из Румынии, и я его спросил о степени независимости их прокуроров. О том, имеет ли главный прокурор право вмешиваться в работу подчиненного, читать материалы дела, давать указания. Он ответил, что иногда даже не знает, кого приводят в наручниках в прокуратуру. — Это зависит от закона или менталитета? — От закона. У нас в одном законе может быть поправка, что инспектор НАК является независимым, а в другой статье – что инспектор не может вести дела без согласования с председателем. В Румынии инспектор работает без вмешательства со стороны начальника. — И все-таки, возможно, что утверждение в парламенте закона о реформировании НАК улучшит ситуацию борьбы с коррупцией? — Реформа, продвигаемая Минюстом РМ, оценивается в 200 тыс. долларов. Но даже со стороны европейских экспертов к ней много вопросов. Главный из них касается независимости инспекторов и ликвидации коллегии, о чем я говорил в начале беседы.