Санкции для Влах, пакт «патриотов» и админресурс PAS: эксперт о раскладе перед выборами

Политический аналитик Алексей Тулбуре в передаче TUK Talks анализирует включение Ирины Влах в санкционный список Канады, трансформацию её политической карьеры и роль партии «Сердце Молдовы». Эксперт рассуждает о позиции «Патриотического блока», админресурсе PAS, перспективах евроинтеграции страны, участии в выборах жителей Приднестровья, вмешательстве церкви в молдавскую политику и влиянии Кремля на внутренние процессы. Рассказываем, что говорил эксперт.

Эволюция политического образа Влах: политические метаморфозы

— Ирина Влах недавно оказалась в санкционных списках Канады. Это очень важно, потому что произошло за полторы недели до обысков в Комрате по делу о незаконном финансировании партий. Стоит отметить, что правительство Канады очень чётко сформулировало, за что Влах вместе с Викторией Фуртунэ, Евгенией Гуцул и другими фигурантами попала в эти списки: за то, что вместе с Илоном Шором замешана в подрывных действиях против Республики Молдова в интересах Российской Федерации.

Смотрите, какие метаморфозы происходят с Ириной Влах и партией «Сердце Молдовы». Влах — депутат парламента, респектабельный человек, дважды башкан, о котором все с уважением говорили как о перспективном политике, сотрудничавшем и с Западом, и с Востоком. В период её башканства развивались отношения с Западом, при этом связи с Россией не прерывались. После завершения мандата она участвовала в президентских выборах, затем строила собственную партию. Многие видели в ней политика, претендующего на национальный уровень. Сначала депутат, затем региональный лидер — логично было ожидать, что она будет стремиться к большему.

Однако по прошествии времени стало удивлять и разочаровывать то, что «Сердце Молдовы» и сама Влах не предлагали интересных программных идей. Весь её публичный нарратив сводился к лозунгу о нейтралитете. Главная идея — референдум по этому вопросу. Хотя непонятно зачем: нейтралитет закреплён в Конституции, и даже при большом желании его нельзя отменить — Молдова остаётся нейтральной страной. При этом Влах декларировала, что выступает за мир, но не формулировала никаких претензий к Кремлю, который этот мир подрывает в непосредственной близости к Молдове. А Майю Санду, Влах, напротив, обвиняла в вовлечении страны в войну. Весь набор её идей ограничивался этим. Меня это коробило, потому что от политика национального уровня ждёшь чего-то более системного и серьёзного.

Это были скорее популистские лозунги. Для чего? Чтобы в итоге стало понятно: обыски показали, что партия «Сердце Молдовы» — ещё одна структура Шора, получавшая деньги и проводившая прокремлёвскую политику, подрывая основы конституционного строя страны.

Обидно за Влах, я её знаю много лет, казалось, что будет что-то серьёзное. На деле же она не соответствует ни общественным ожиданиям, ни собственным провозглашённым планам. Это зависимый политик второй-третьей руки, выполняющий чужую волю.

Её партия оказалась частью «Патриотического блока». Думаю, в блоке есть и другие шоровские проекты. Но для «Сердца Молдовы» это общественный конец: в будущем Влах и её партия уже вряд ли смогут претендовать на значимую роль в политике. То, что сейчас с ними происходит, просто их погубит.

Когда Влах утверждает, что всё это дело рук Майи Санду, понятно, что это ритуальные обвинения: всегда нужно обвинить власть в преследовании. Но когда ты ездишь в Москву, встречаешься с военными преступниками, получаешь нелегальные деньги и раздаёшь их активистам, нарушая закон и Уголовный кодекс, нужно понимать, что условная Канада может ввести санкции, а власти поймают тебя за руку. Майя Санду отправляла Ирину Влах в Москву? Нет. Майя Санду раздавала эти грязные деньги? Нет. Поэтому можно обвинять власть в чём угодно, но ответственность приходит за собственные действия.

Аргумент о политических репрессиях в определённой мере работает на мобилизацию оппозиционного электората. Все прибегают к нему: когда что-то случается, сразу звучит «это политическое преследование». Думаю, сторонники Влах и «Патриотического блока» будут повторять этот тезис. Для людей другого лагеря он не имеет значения. А для своих — это мобилизационный ресурс, лозунг: «нас боятся». Додон тоже говорит, что их преследуют по политическим мотивам. Это лишь ещё один аргумент, который сторонники используют в кампании — и не более.

Пакт «Патриотического блока»: коалиции и их последствия

— «Патриотический блок» подписал пакт о том, что не будет создавать коалицию ни с кем, особенно с партией PAS. Этот пакт опоздал лет на 12–14. Все эти люди, включая Воронина, Додона и, в каком-то смысле, Тарлева, — это люди, которые один за другим без сопротивления 10–15 лет назад легли под молдавскую мафию, под Плахотнюка, который относительно быстро взял под контроль всю страну.

То есть это люди, которые в условиях мира, при прекрасной международной конъюнктуре, когда тебя поддерживает Запад, когда деньги приходят в страну, когда приезжают Ангела Меркель, Джо Байден и другие высокие гости — министры, канцлеры, премьеры и так далее, — просто плюют на устремления общества. А настроения тогда были такие же, как и сегодня: надо идти в Европу.

Они наплевали на подписанный договор об ассоциации, на безвизовый режим и отдали страну какому-то мафиози. Сейчас все пытаются осознать, что это за феномен такой Плахотнюк. Плахотнюк не феномен — это некий тараканище, как в известной детской сказке, которому все почему-то сдаются. Вот они сдались. Вот тогда надо было договориться: Воронин, Додон, Филат, Гимпу, кто там ещё имел какое-то значение, — никакого альянса, никаких взаимоотношений с Плахотнюком. И тогда от Плахотнюка не осталось бы мокрого места. И тогда бы мы не называли этот период в истории страны периодом захваченного государства, когда государства уже не было. Все, включая правительство и парламент, просто грабили деньги для Плахотнюка. Государство грабило людей для того, чтобы обогатить Плахотнюка, Шора и прочих. А мы бы назвали этот период великим сопротивлением, периодом мужественного молдавского класса. А они оказались очень жалкими людьми. Тогда они страну просто сдали, опозорили нас на весь мир, а теперь опять собрались и идут на выборы, чтобы вернуться.

У меня простой вопрос: зачем? Зачем? Мы всё уже видели, у нас нет вопросов, кроме одного. Зачем? Когда они сегодня заявляют: «Никакого альянса с PAS». Ну не будет альянса. PAS, наверное, и не должен с этими людьми никакого альянса создавать, даже если ему необходимо будет создавать какие-то коалиции внутри парламента. Эти люди свой шанс проворонили 12, 13, 15 лет назад, когда они страну просто предали, предали молдаван. Теперь они возвращаются — и непонятно зачем. Это как раз те люди, которые сдались мафии. Вот и всё.

В 2019 году был альянс, чтобы создать большинство и избавиться от Плахотнюка. Этот опыт коалиции оказался очень позитивным тогда, в 2019 году, потому что это позволило избавиться от мафии. Плахотнюк уехал, думаю, что с ним покончено. Привезут его сюда или не привезут — не суть важно. Этот человек уже не представляет угрозы, с моей точки зрения. Другие по-другому думают.

В расколотой Молдове, где часть за правых, часть за левых, такие большие коалиции — самые приемлемые, потому что это своеобразное объединение общества. И когда мы объединяемся хотя бы на общей минимальной платформе, это всегда хорошо для страны. Но и Додон, и Тарлев, и Влах, и Воронин делали в последние годы всё возможное, чтобы стать нерукопожатными.

Чего стоят одни их поездки в Москву, которые, ну, вызывают возмущение, потому что это политический класс Молдовы, который ездит, здоровается, обсуждает какие-то проблемы с представителями преступной российской власти, убивающей людей в Украине, угрожающей всему миру ядерной катастрофой. Это неприемлемо, это абсолютно безответственное поведение. С этими людьми нельзя создавать коалицию. Поэтому не заявления, которые делает «Патриотический блок», помешают им вести какие-то переговоры, а нынешняя политическая позиция этого блока помешает другим силам с этими людьми говорить, потому что тебя сразу обвинят в том, что ты путинская политическая партия.

Россия выходит из международного договора против пыток. Есть такой договор в рамках системы Совета Европы. Но Россия никогда не соответствовала требованиям международных норм в этой области. Пытки — это не просто неправильность какая-то. Пытка — это системный элемент в российской политической системе. Методы федеральной системы исполнения наказаний, тюрьмы, то, что происходит в этих тюрьмах, — это неотъемлемая часть управления страной. Этот страх, который присутствует постоянно в российском обществе — страх, что тебя найдут, накажут, посадят, закроют, — он корректирует, меняет политическое поведение людей. Этого не должно быть в нормальной стране. Даже если тебя арестовали, в чём-то обвинили, лишили свободы — никто тебя не пытает, не лишает человеческого достоинства. А в России другие ценности, и они выходят из этого комитета, чтобы Совет Европы их не проверял. Потому что по договору есть возможность приезжать без предупреждения и проверять, что происходит. Не хотят этого в России. Вот с людьми, которые взаимодействуют с такой властью, мало кто захочет создавать коалицию. Мы же не говорим абстрактно. Мы знаем: сейчас, по соцопросам, в парламент проходят четыре силы. Не факт, что все четыре пройдут — многое зависит от того, как будет проходить избирательная кампания. Сейчас эти четыре силы — это PAS, «Патриотический блок», блок «Альтернатива» и «Наша партия» Рената Усатого. Из остальных трёх сил, я не знаю, кто захочет с «Патриотическим блоком» иметь дело. Поэтому, мне кажется, это чрезмерная мера предосторожности со стороны блока — заявить, что «мы не будем ни с кем». Не будете, потому что с вами никто не захочет. Поможет ли этот пакт удержать партии, которые вошли в блок, вместе? Нет, не этот пакт. Их удерживает вместе Кремль, Москва. Он и создан Москвой, потому что внутри все люди, в принципе, как говорят, все «птенцы из гнезда» Воронина — и Додон, и Тарлев, и Влах, — и все они вышли из партии коммунистов и в той или иной форме предали и эту партию, и Воронина. Воронин их всех не любит, ненавидит. И они друг друга не особо любят. Сложно судить, объединились ли эти люди по каким-то идеологическим соображениям. Там нет никакой доктрины, кроме того, что «PAS плохой, мы за мир, церковь и против гомосексуалистов». Это понятно. А что ещё объединяет этих людей? Только то, что за ними стоит Кремль. Кремль сказал: «Ребята, вы будете идти вместе». Это они сами признают. Они приехали из Москвы, и Додон сразу на следующий день по приезде на одном из митингов в Кишинёве заявил, что «мы будем создавать блок». Они получили такую инструкцию в Москве, и этот блок должен взять очень много процентов. То есть вместе их может удержать только внешняя сила. Больше ничего этих людей не объединяет.

Уже опубликованы программы «Нашей партии», блока «Альтернатива» — очень продуманная, кстати; видно, что работали люди серьёзно. Там есть вопросы, но тем не менее. А что касается программы «Патриотического блока», мы понимаем, что это — остановить европейскую интеграцию, наладить стратегическое партнёрство с государством-преступником, с путинской Россией и так далее.

Первое следствие прихода к власти этих людей — это закрытие границ Украины с Республикой Молдовой. Молдова окажется изолированным анклавом между двумя демократическими государствами — Украиной и Румынией. И мы все будем уже из такой международной изоляции любить Путина. Ну вот, в общем, такая программа.

Додон сам заявил о том, что если они приходят к власти, Европейский союз прекращает финансирование. Я хочу спросить Додона: а какое ещё у нас финансирование, кроме финансирования из Европейского союза, есть? У нас есть финансирование из России? У нас есть финансирование из Китая? Откуда у нас есть ещё финансирование? Молдова, которая нуждается во внешнем финансировании, поскольку находится в серьёзном экономическом положении, — это финансирование нас просто держит на плаву — значит, просто проваливается, и всё. Сейчас беспрецедентная открытость Европейского союза в отношении Молдовы: к нам Марта Кос, еврокомиссар по расширению, приезжает чаще, чем к своей маме в Словению, понимаете? Не было такого раньше.

Молдова сейчас принята как часть демократического мира. Теперь нужно институционально это оформить. Речь идёт о том, что у нас есть шанс закончить переговоры к 2028 году, а потом запустить процесс ратификации подписанного договора и к 2030 году стать полноправными членами ЕС. И вот в этих условиях и на фоне войны вдруг приходит какая-то власть, у которой нет программы, которая называет себя левоцентристами. Кстати, Ирина Влах где-то выступала и про свою партию говорила: «Мы выбрали консервативную доктрину, но мы левоцентристы». То есть приходит такая лево-консервативная мешанина, которая и за советское прошлое, и за нынешнее имперское настоящее.

Ещё — вопреки тому, что происходит в цивилизованных странах, — и широкая поддержка церкви. Церковь должна быть отделена от государства. Та же Франция модернизировалась во второй половине XIX века, потому что они проводили политику отделения церкви, конфискации всех её земель и так далее. На этом поднялась современная французская идентичность, экономика и мышление. Да и не только во Франции — во многих других государствах так. У нас, наоборот, мы почему-то средневековье хотим вернуть. Они хотят нас в средневековье вернуть, и налицо нарушение прав человека. Позакрывать демократические институты — неправительственные организации, гражданское общество, свободную прессу. Всё это исчезнет. И будет любовь с Российской Федерацией.

ЕС и админресурс PAS: перспективы Молдовы

— В преддверии выборов, когда либо выплачиваются пособия, либо повышаются пенсии и зарплаты бюджетникам, либо уменьшаются тарифы, либо происходят прорывы в международных отношениях, всегда начинают звучать вопросы об использовании админресурса. Вот сейчас, например, у нас заключён договор с Италией о социальном обеспечении. Но это не достижение, которое возникает моментально. Это результат долгих многолетних переговоров, особенно учитывая, что в Италии живут десятки тысяч молдаван. Италия — одно из главных направлений молдавской эмиграции, и там действительно очень много наших граждан. Проблемы социальные огромные: люди работают, но не знают, где получать пенсию, имеют ли они право на социальную защиту или нет. Сейчас эти вопросы находят своё решение. Думаю, между Кишинёвом и Римом есть договорённость именно сейчас об этом заявить. Да, в этом смысле это админресурс. Но ведь, например, Додон, будучи президентом в 2018–2019 годах, мог этого добиться. Он не добился. Добился PAS. Додон вообще никуда на Запад не ездил, только в Россию и Турцию. Что тут сказать? Я рад за молдаван, что у них появилась возможность получить социальную защиту на Западе, в частности в Италии.

Мы воспринимаем реальность так, будто рядом с нами нет войны. А что говорят европейские партнёры? Они прямо заявляют: вступление Молдовы в Евросоюз — это вопрос безопасности самого Европейского союза. Об этом сказала Марта Кос. Поэтому не стоит сводить визиты европейских политиков к банальной предвыборной поддержке. Важно увидеть в этом фундаментальный интерес Европы в целом.

Европейцы серьёзно относятся к происходящему вокруг нас. Они понимают: нужно принимать Молдову и Украину, нужно удерживать эти страны в орбите влияния Европейского союза. То, что к нам приезжают европейские политики, — это минимум, что ЕС может сделать сегодня. Да, это поддержка европейского курса и европейских сил в Молдове. Но что ещё должен поддерживать Евросоюз? С моей точки зрения, это не нарушает демократические процедуры, потому что ни о каких процедурах и вообще о демократии не будет речи, если победят такие люди, как Додон и Воронин. Тогда мы забудем о демократии.

Сейчас мы живём в демократии, как дышим. Когда дышим, не замечаем воздух. Когда воздух перестаёт поступать в лёгкие — ощущаем его. Так и с молдавской демократией. Многие называют страну авторитарной или диктаторской, но у нас демократия есть. Никого не арестовывают просто так. За высказанное мнение никто не несёт ответственности. У нас абсолютная свобода слова, свобода собраний. Даже такой разношёрстный политический класс, как в Молдове, доверяет государству и верит, что через выборы можно что-то изменить. В авторитаризме такого не происходит.

Когда я слышу сегодня из уст руководителей Евросоюза, что расширение стало приоритетом, мне хочется ущипнуть себя. Потому что приоритетом оно перестало быть ещё 25 лет назад — после вступления Румынии и Болгарии. Тогда сначала приняли страны, а потом не знали, что с ними делать. Последние 20–25 лет расширение приоритетом ЕС не было. Наоборот, искали способы его остановить. А сегодня открыто говорят: «Для нас приоритет — расширение», потому что оно означает укрепление общей безопасности. Поэтому визиты европейских политиков вписываются именно в этот политический контекст. Повторюсь: сводить это к банальной поддержке Майи Санду или правящей партии нельзя, потому что речь идёт о другом.

Выборы и Приднестровье: нужны ли специальные участки

— На выборах 28 сентября для граждан с пропиской на левом берегу откроют всего 12 участков. В действиях Кишинёва здесь есть определённая непоследовательность. На это обращают внимание представители неправительственных организаций, напоминая, что в 2017 году, если не ошибаюсь, Конституционный суд признал Приднестровье оккупированной территорией Российской Федерации. В документах Совета Европы также проходила резолюция Парламентской ассамблеи, где упоминалось то же самое. А на оккупированных территориях выборы проводить нельзя.

Кишинёв должен был быть последовательным: если территория признана оккупированной, значит, не нужно открывать никаких специальных участков. Тем более что молдавский политический класс на левом берегу не действует. Там нет газет, партии не ведут работу, не проводят встречи с избирателями, нет оппозиции и гражданского общества. А это необходимые элементы для свободных выборов. Люди там находятся в совершенно других условиях, чем жители правого берега. Но Кишинёв всё равно открывает участки, потому что опасается обвинений в ограничении фундаментальных прав граждан. Там около 200 тысяч молдавских граждан, которые действительно имеют конституционное право участвовать в выборах.

Я бы пошёл другим путём — не препятствовать проезду на правый берег. Чтобы эти люди могли голосовать на любом избирательном участке по всей территории правобережья по дополнительным спискам. Для этого, наверное, нужно было проинструктировать региональные избирательные комиссии и советы. Но это мои фантазии. Тут есть объективный вопрос: с одной стороны, они граждане, с другой — в очень специфической ситуации. И непоследовательность власти налицо.

Хочу напомнить: у Приднестровья не было особого интереса участвовать в политической жизни правобережья до недавнего времени. Массовое участие молдаван Левобережья началось с договорённости между двумя бандитами — Плахотнюком и Шевчуком. Шевчук тогда назывался «президентом» Приднестровья. Они вместе воровали деньги на Кучурганской электростанции, отлично договаривались между собой и решили помогать друг другу политически. На выборах 2016 года, если не ошибаюсь, открыли больше участков и организовали транспорт для перевозки людей. То есть изначально процесс строился не на интересах соблюдения конституционных прав, а на узкопартийных интересах отдельных людей и на правом, и на левом берегу. Чистоты ситуации там не было — только спекуляции.

Потом было выступление Додона, когда по сговору с Плахотнюком ввели смешанную систему. Это был апрель 2018 года. Демпартия сначала предложила чисто мажоритарную систему. Додон якобы сопротивлялся и заявил: «Нет, мы не допустим, мы защитим молдавскую демократию, введём смешанную систему». При этом он поставил коллег по партии в абсурдное положение: до последнего они выступали против мажоритарной и против смешанной системы, а в итоге вынуждены были её поддержать. Додон говорил, что организует выборы и привезёт всех из Приднестровья, может быть, даже выделят 25 мест. Тогда началась спекуляция о роли Приднестровья в молдавских выборах.

Сейчас 12 участков. Посмотрим, какой будет результат. Я допускаю, что может быть что угодно: возможно, повторится ситуация прошлых выборов с перекрытием моста, возможно, нет. Такая невнятность объясняется тем, что у нынешней власти нет плана по Приднестровью.

Были периоды в истории независимой Молдовы, когда существовали более-менее системные и понятные представления, что делать с регионом. У этой власти их нет. Приоритет PAS — как можно дольше ничего не предпринимать. Это не хорошо и не плохо, это констатация. Майя Санду недавно заявила, что если не будет интеграции, то Молдова войдёт в Евросоюз в два шага: сначала правобережье, потом левобережье. Вот и всё. Нет представления, что делать с проблемой комплексно.

Вмешательство церкви в политику: церковь — инструмент Кремля?

— Традиционно, в чистом виде, если отбросить всё наносное, церковь заботится о духовном становлении, здоровье и равновесии людей. Да, церковь выполняет социальные миссии, особенно на Западе: благотворительные, образовательные и другие. Но в политику она не вмешивается. Я не могу представить подобного ни во Франции, ни в Германии, ни в Великобритании.

У нас же церковь активно вмешивается в политику. Речь идёт о митрополии Молдовы и Кишинёва — канонически это Русская православная церковь, относящаяся к Московскому патриархату. После реформ Никона и Петра I, который вообще превратил церковь в придаток государства, введя Синод, управлявший церковью, она стала частью государственной машины. Эта традиция сохраняется в России и сегодня: мы видим, как патриарх благословляет русское войско на убийство. А либеральную концепцию прав человека — о том, что во главе всего стоит человек, и всё должно быть ради него, — называет «человекобесием, человекопоклонничеством». То есть человек должен быть убог, пришиблен, лишён достоинства, чтобы не возгордился, а наоборот — был послушным и покорным власти.

Всё это переносится и на молдавскую почву. Политики вроде Додона и Воронина используют Русскую православную церковь, потому что это самая разветвлённая социальная сеть в стране. В каждом селе есть церковь, и в каждом селе есть потенциальный пропагандист — священник, через которого можно передавать политические идеи. Были даже случаи прямого участия в политике от имени церкви — вспомним бывшего руководителя СИБа Валерия Пасата. Сегодня мы видим, что Русская православная церковь в Молдове всё активнее пытается участвовать в политике.

Чтобы раз и навсегда прекратить это вмешательство, нужно учитывать опыт других стран. У нас церковь находится в привилегированном положении. В начале 1990-х, после распада СССР, она имела особые преимущества: существовал фонд митрополии, через который под видом поддержки церкви без налогов и пошлин ввозили сигареты, алкоголь, автомобили. На этом обогатилось огромное количество людей. Фонда уже нет, но церковь по-прежнему не платит налоги, хотя осуществляет деятельность, предоставляет услуги, берёт за это деньги, которые остаются внутри организации. Государство к этому отношения не имеет.

Наверное, государству стоит более активно вмешиваться, потому что мы видим: одни священники ездят на самых дорогих машинах, другим мало и этого — они ещё и вмешиваются в политику, решают вопросы в пользу определённых партий. Для самой церкви это плохо. Она должна окормлять души, а не лезть в мирские дела. «Кесарю — кесарево, а Божие — Богу» было сказано тысячи лет назад, и этот принцип необходимо соблюдать. Но церковь его игнорирует.

Я думаю, найдутся политики, которые в конечном счёте разберутся с этой проблемой.

Олеся Белая

Читайте также:

• «Выборы на продажу»: эксперты о приговоре Гуцул, схемах Шора и наследии Плахотнюка
• От Кишинёва до Тараклии — о чём говорят протестные акции июля: мнения экспертов