«Мы выросли в еврейском городке Бельцы». Воспоминания о старом городе бельчанки Изольды Фоминой

«СП» публикует фрагменты из мемуаров бельчанки Изольды Фоминой (1932–2006). Написаны они были в 2001 году в Санкт-Петербурге.

И я, и дочка — мы выросли в небольшом городке Бельцы в Бессарабии. Мать вывезла меня ещё маленькую в местечко Чинишеуцы в 1940 году, когда Бессарабию от Румынии отобрали и присоединили к России по какому-то там соглашению, о чём я тогда, конечно, не знала и не подозревала. Но не в этом дело.

В 1944-м, как только Бессарабию освободили, мы вернулись из эвакуации.

Бельцы — небольшой еврейский городок, о котором поют песню сёстры Бэрри — «Майн штэйталэ Бэлц» — так звучит его название на румынском и идише.

Население трёхязычное: домашние языки — русский и идиш, официальный — при румынах — румынский, который советские велели именовать молдавским и писать на нём кириллицей. Так я до сих пор на нём и пишу, если приходится.

Потом война, эвакуация, а в 44-м обратно. Школа русская, а молдавский как второй иностранный в школе, в жизни он требовался только на базаре.

Это всё присказка, а сказка впереди. Одноэтажный дом, в котором мы жили, окнами выходил на центральную улицу, которая, как вы сами можете догадаться, называлась улицей Ленина. Двор — каре из таких же бывших частных домов.

Улица Достоевского у пересечения с ул. Ленина до строительства Дворца культуры. 60-е годы.

Соседи по коридору — мадам Векслер (бабушка) и мадам Нейман с детьми Борей и Ритой. Во дворе — мадам Лесник, мадам Барышник, мадам... Забыла. А-а-а-а! Мадам Богомольник! И их дочка Адэла и их зять Фима, рыжий такой (жили особняком, в глубине двора). Глава семьи Богомольник был известным дамским портным, шил пальто всему бельцкому бомонду.

— Кто вам шил пальто? Богомольник? — спрашивала какая-нибудь дама свою знакомую. Это был комплимент, который означал, что пальто сшито очень хорошо.

А напротив — просто Бетя Львовна и Броня — эти не мадам, потому что они были приезжие, «советские», и их называть «мадам» не полагалось. Они считались евреями второго сорта, так как были заражены вирусом советскости, скандалили между собой, а сын и внук — Ника — мог оборвать чужое дерево с абрикосами или просунуть палку в дырку сарая и перебить все баночки, припасённые для закруток.

Этого Нику они били, а в еврейских семьях бить детей совершенно неприемлемо.

Они как-то умеют воспитывать детей без наказаний и битья, и дети у них раскованные, свободомыслящие, с чувством юмора, родителей любят и почитают. Может, им и делают внушения и выговоры — да наверняка! — но так, чтобы посторонние не слышали: нельзя унижать детей.

В еврейских семьях мужчина — молчаливый кормилец, добытчик, к нему со всем почтением, но всем остальным заправляют женщины и всякими пустяками его не отягощают. Он молчалив, но слово его весомо и обжалованию не подлежит. И вот посему во всех эпизодах у меня действующие лица в основном женщины.

Одно из моих окон выходит на центральную улицу. Я ещё сплю или только просыпаюсь — стук в окно. Не отвечаю, неохота вставать.

— Изольдочка, открой, я знаю, ты дома... Я странный сон видела, хочу тебе рассказать. (Молчу.) Индюка видела, к чему бы это?

Придётся открыть, так как индюк, по её мнению, это к сердитому мужчине. Это моя приятельница Лиза Сирота, учительница и детская поэтесса, у неё вышло уже два сборника детских стихов в молдавском издательстве. Украинка, женщина приветливая, ласковая и незлобивая. Иногда звонит мне:

— Какое определение мне придумать к слову «паутины»? Вот лето, жара, и паутинки среди деревьев лица касаются... каких паутин?

— Шершавых, — говорю, чтобы отвязаться.

— Ой, верно! Здорово! Именно шершавых! — Вешает трубку.

А теперь вот индюк приснился, надо толковать. Открываю.

Старый фонтан на центральной площади. 60-е годы. 

Под моим окном мадам Барышник караулит молдаванок, которые идут на рынок продавать «курей» и уток. Они несут их за ноги связками вниз головой, крылья растопыренно висят, птицы в каталепсии.

— Кыт дай (сколько тебе дать)? — спрашивает их мадам Барышник и тянет утку к себе.

— Чинч (пять)! — отвечает та, отнимая утку. Утка: «Кр-р-р-р-я-я-я!»

— Доуэ (два)! — утка оглушительно крякает.

— Патру! (четыре) — отвечает хозяйка и тянет утку к себе. «Кр-р-р-р-я-я-я!» — орет утка.

— Доуэ ши жумэтате! (два с половиной)! — «Кр-р-р-р-я-я-я!»

Сходятся на трёх, но я уже не сплю.

Перед Песахом старая мадам Векслер-бабушка стучалась ко мне и через дверь спрашивала с неподражаемым акцентом:

— Зельда, вам мацу заказывать? — И получала утвердительный ответ.

Потом стучалась мадамм Лесник:

— Изольда, там живые карпы, вам брать?

— Да их чистить не люблю, — отвечала я...

— Ну, я вам почищу...

— Тогда брать! — с готовностью соглашалась я.

Центральная площадь в 60-е годы. 

Я — сова. Встаю поздно, и, когда выбираюсь, мадам Векслер, окна которой выходят на солнечную сторону (+35 в тени), стонет:

— Ой, вэйз мир, такая жара... Ну, где ваш байковый халат?

— Совсем не жарко, — отвечаю я.

— Эта ночь нашли двое замёрзших... — иронизирует соседка.

— А в Израиле ещё жарче, — говорю. — Вы бы поехали в Израиль?

— Поехала?! Я поползла бы по шпалам! — отвечает мадам Векслер (на дворе 1965 год).

— Бабушка! — раздаётся из их квартиры голос Бори. — Рита уже час надевает чУлки!

— Рита! — кричит, не открывая дверь, бабушка. — Такая старая девка не может надеть чУлки!

— Бабушка, Боря кладёт мне на голову селёдку! — отвечает из-за двери детский голос.

— Боря! — кричит бабушка. — Перестань класть Рите на голову селёдку! Ой, вэйз мир, вэйз мир, эти дети сведут меня с ума! Чтоб я уже была там, где ваш дедушка... Бо-о-оря! Перестань купаться в моей кровИ!!!

Но это всё так, без злости, нормальный мирный разговор с беззлобно балующимися детьми, с которыми живут исключительно мирно. Она даже не заглядывает в квартиру — знает, что ничего страшного там не происходит и не произойдёт.

— Вы слышали? — спрашивает меня соседка. — Утром Броня скандалила с мужем (это советские), и Бетя Львовна (тёща) что-то кричала на зятя... И она разбила стекло в двери и махала рукой и кричала, что её убивают...

— Нет, не слышала, — отвечаю я.

— Ой, Гот... — вздыхает соседка.

У местных такого не бывает.

Во дворе жили три кота: Солдат, Васька и Лизка, который вначале считался кошкой, а впоследствии оказался котом. Имя так и осталось. А у меня был рыженький Ицик.

Иногда я выливала перед нашим входом во дворе на асфальт валерьянки, и все дворовые коты лизали её и потом валялись, тря спины об облизанное место. Шатались, дрались. Пели песни, словом, вели себя, как заправские пьянчуги. Кроме Ицика. Он сидел чуть поодаль и с презрением смотрел на этих плебеев. Мадам Векслер однажды не вытерпела:

— А почему вы назвали своего кота Ицик?

— А он же непьющий, — ответила я, и подозрения о моём антисемитизме у мадам Векслер отпали.

Я работаю в школе, наш химик — мой хороший приятель, Александр Миронович Перкис, лысоватый такой, и вдруг замечаем, что как-то лысина стала меньше.

— Саш, — спрашиваю его, — что ты делаешь, у тебя волосы стали погуще?

— Есть такое средство, — на полном серьёзе отвечает он, — «цыгинэ бэбкес» (козьи орешки, или козьи говёшки, но это я узнала позже). — Пойдёшь не в аптеку, а в магазин медицинских товаров, что на Ленинградской, там и спроси...

Улица Ленинградская (ныне Штефана чел Маре) в 70-е годы. На заднем плане слева — центральный хлебный магазин. 

Ну, я и спросила...

— Кто вам сказал?

— Александр Миронович, — говорю...

— А-а-а! Гейт аран руз...

Сашка был очень доволен.

— А гейт аран руз, — спрашиваю у него на другой день, — это что такое?

— А это, — говорит, — значит «приходите завтра». — И хохочет, гад...

Позже, когда он приехал к нам в гости в Ленинград, он как-то между прочим сказал, что он — прямой потомок царя Соломона.

Я опешила.

— Откуда ты знаешь?

— По фамилии, — спокойно ответил он...

Но объяснить ничего не захотел. Не знаю — правда или иносказательно, или пошутил. Кто его знает... Всё может быть — ему виднее. А вот мы своих предков, кроме деда да бабки, и не знаем...

Источник — shtetlbelts.ru

Фото из коллекций Георгия Райляна и Музея истории и этнографии

Спонсор исторической рубрики «СП» — бельцкий ресторан-пивоварня BEERMASTER PUB