Этого человека называют «отцом» Национального банка и молдавского лея, который создал с нуля банковскую систему нового независимого государства, сыграл ключевую роль в преодолении нескольких серьезнейших кризисов и оставил своим преемникам отлаженный механизм, работающий, как швейцарские часы.Леонид Талмач сразу предупредил, что не будет говорить о политике и комментировать ситуацию в банковском секторе после его ухода с поста главы НБМ. Несмотря на это, интервью, которое он дал газете «Панорама» продолжалось более восьми часов. Газетный разворот может вместить лишь часть беседы. ― Леонид Петрович, в 1990 году вы, молодой и успешный ленинградский банкир, согласились вернуться на родину, чтобы возглавить создаваемый Национальный банк. Какой была тогда ситуация в денежно-финансовой сфере?― Ситуация была практически неуправляемой. Абсолютно отсутствовала законодательная база. Не было ни законов, ни нормативных актов. Центральный банк не существовал. Кадры были совершенно не подготовлены для работы в новых условиях. Никто не имел понятия о макроэкономике, инфляции, мерах по ее подавлению. Не было и национальной валюты. Вообще не было ничего. Даже некоторые представители МВФ сомневались в том, что новые независимые государства смогут создать центральные банки — ключевые институты в макроэкономических реформах. Минфин, Минэкономики, отраслевые министерства и ведомства были, центральных банков не было. МВФ даже Госбанк СССР не считал центральным банком, потому что тот не занимался регулированием инфляции, котировкой обменного курса рыночным путем. Банковский надзор, бухгалтерская отчетность были совершенно другими, нереальными и неправильными с точки зрения определения потенциальных рисков финансовой системы. Национальный банк с самого начала создавался по международным стандартам. В 1995 году при технической помощи МВФ были разработаны абсолютно новые законы о центральном банке и о финансовых учреждениях. Эти законы были успешно внедрены, начиная с 1996 года. В случае с НБМ нельзя даже вести речь о какой-то реструктуризации. Все изначально строилось на новой, соответствующей международным стандартам основе. В 1994 году Молдова заключила соглашение об экономическом партнерстве с Евросоюзом. Исходя из него, мы ввели все европейские банковские директивы, взяв за основу маастрихтские соглашения от 1992 года. С 1 января 1998 года НБМ перешел на европейские и международные стандарты. Коммерческие банки также были переведены на международные стандарты бухгалтерского учета и отчетности, аудита, банковского надзора, нормативов обязательного капитала. После 2000 года была принята вторая европейская банковская директива, и она также была внедрена у нас. Мы все ввели, и без всякого шума. Мы сделали это не для того, чтобы перед кем-то похвастаться. Это нужно нам самим — идти в ногу с достижениями цивилизации. Министерства и ведомства, к сожалению, продолжают говорить о реструктуризации до сих пор. Работа центрального банка с самого начала отлаживалась, как швейцарские часы. Это мог подтвердить кто угодно. Главное, чтобы никто не мешал НБМ, не вмешивался в его деятельность. Я всегда считал, и считаю, что государство должно лишь устанавливать общие для всех, лояльные правила игры, и если менять их, то только в сторону улучшения. Тогда всегда будет доверие к валюте и у населения, и у внутренних, и у внешних инвесторов, которые смогут планировать и прогнозировать свою деятельность. Молдова раньше других стран региона, включая некоторые государства Восточной Европы, перешла на конвертируемость национальной валюты по текущим международным операциям. Это произошло 30 июня 1995 года, спустя всего год и семь месяцев после введения национальной валюты. Позднее была проведена частичная либерализация и операций по капиталу. Национальный банк начал свою деятельность совершенно без капитала и без золотовалютных резервов. Впоследствии капитал был создан не за счет государственного бюджета, а за счет доходов самого НБМ. Так же был создан и резервный фонд. Валютные резервы были сформированы главным образом за счет покупки валюты на внутреннем валютном рынке. Других заимствований, кроме как у МВФ, Национальный банк не осуществлял, да и в этом не было необходимости. С самого начала банковская система создавалась на основе международных требований и к прозрачности. Единственное, что еще оставалось и чем сегодня занимается новое руководство НБМ, это прозрачность состава самих акционеров. Эта проблема раньше особо не поднималась и на Западе. Она стала актуальной в связи с появившимися дополнительными рисками для банковской системы и мировым экономическим кризисом. До событий 11 сентября 2001 года законодательства об отмывании денег и противодействии терроризму в его нынешнем виде не было. После тех событий появились новые международные стандарты, и Молдова постепенно к ним присоединялась. Такой закон, о борьбе с отмыванием денег и противодействии терроризму, был принят и у нас, и он продолжает совершенствоваться. Персонал Национального банка обучался в ведущих учреждениях за рубежом. Лично я обучался и в центральном банке Франции, и в Bank of England, и в Bank of America, и в Федеральной резервной системе США, и в Международном валютном фонде, где нам читали лекции руководители ведущих центральных банков мира. Еще раньше я обучался в частной академии менеджмента в Австрии. Работники НБМ проходили обучение в Институте МВФ, в германском Бундесбанке, в центральных банках Нидерландов, Бельгии, Испании, Франции. В самом Национальном банке неоднократно читали лекции эксперты из-за рубежа. Все это осуществлялось за счет зарубежной технической помощи. Центральный банк Нидерландов оказал нам огромное содействие в налаживании внутреннего аудита НБМ. После этого уже у нас обучались специалисты из центральных банков Казахстана, Грузии. Мы внедрили внутренний аудит еще в 1996 году. НБМ — единственное республиканское госучреждение, которое за последние 10 лет каждый год обязательно проходит и внешний аудит. Счетная палата Молдовы может проверить только смету расходов, но есть множество других моментов, которые способен выявить только внешний аудитор. И все это прозрачно, результаты этих проверок выложены на сайте НБМ. ― Почему введение лея задержалось до ноября 1993 года?― С введением национальной валюты мы, к сожалению, опоздали. Мы были готовы ввести молдавский лей с 1 июля 1992 года. Если бы мы ввели его тогда, то сделали бы это в соотношении 1 к 10, а не 1 к 1000. Но, по указу президента, за введение национальной валюты должны были единогласно проголосовать президент, председатель парламента, премьер-министр и глава НБМ. Мирча Снегур, Петр Лучинский и я были за, тогдашний руководитель правительства — против. Из-за этого введение национальной валюты затянулось до 29 ноября 1993 года. В начале 90-х были большие проблемы с наличными деньгами. Пока мы ввели национальную валюту, мы пользовались советскими деньгами. Поскольку в бывших республиках СССР повсюду наблюдалась гиперинфляция, все фабрики Гознака на территории России просто физически не справлялись с печатанием денег. Нечем было выплачивать заработную плату и осуществлять другие наличные платежи. Тогда мы вынуждены были печатать купоны. К моменту введения молдавского лея в обращении было очень много рублей и купонов. Ими были забиты денежные хранилища всех банков. Инфляция настолько выросла, что лей вводился в пропорции 1 к 1000 советским рублям. Если бы мы ввели валюту на полтора года раньше, то не нужно было бы чеканить бани, они были бы не нужны. Бумажные деньги мы печатали в двух местах. Сами купоны и леи достоинством 1, 5 и 10 леев изготавливались первоначально в Румынии, от 20 леев и выше — во Франции. В течение трех дней молдавский лей был успешно введен в обращение. Тогда тоже были разные мнения. Например, предлагалось менять до миллиона рублей или купонов в пропорции 1 к 1, а свыше этой суммы ― в соотношении 1 к 2. Я был категорически против, потому что мы, тем самым, изначально закладывали недоверие к национальной валюте. Кому нужно, все равно нашли бы способ обойти такие требования, но у большинства людей они вызвали бы недоверие к лею, потому что это был своеобразный налог, конфискация. Люди бы всегда помнили, что их обманули при введении лея, а значит, могут обмануть еще раз в любой момент. Недоверие к национальной валюте приводит к тому, что люди начинают пользоваться иностранными валютами, а это очень плохо, поскольку у центрального банка возникает другая проблема — как регулировать денежное обращение, как контролировать инфляцию? ― Как был определен обменный курс молдавского лея по отношению к иностранным валютам?― Обменный курс доллара появился еще до введения лея, когда был купон. Большинство бывших союзных республик продолжали пользоваться рублем после распада СССР. Хотя на Украине, к примеру, уже был наличный карбованец, они пользовались и рублями. И наши купоны тоже можно было считать рублями. Безналичные рубли получали национальный «оттенок» ― российские, украинские, молдавские, казахские. Эмиссией рублей, пусть и «национальных», занимались все, особенно в этом преуспела Украина. В начале 1992 года она сделала очень крупную эмиссию. Поскольку за эти же рубли можно было покупать что угодно в Российской Федерации и не было единого центра, который контролировал бы эмиссию, Центральный банк России был вынужден защищаться, и с 1 июля 1992 года они ввели, назовем ее условно, денежную таможню. Что это означало? Если ты брал в России товар на энную сумму, то Россия могла взять у тебя товар на такую же сумму. Если она брала меньше, то разницу ты был обязан оформить как технический кредит, который впоследствии стал государственным кредитом. Вслед за этим российские коммерческие банки начали котировать «национальные» безналичные рубли бывших союзных республик. Оказалось, что наши банки должны были дать 1,3 «молдавского» рубля за 1 «российский» рубль. В этом был и положительный момент, та как коммерческие банки не могли перекладывать на государственный бюджет бремя технических кредитов. Российская Федерация брала курс российского безналичного рубля по отношению к американскому доллару. Через кросс-курс государственные кредиты переоформляли в доллары США. Затем Россия начала требовать заключения межгосударственных соглашений по техническим кредитам. После введения национальной валюты НБМ проводил аукционы по массированной продаже этих ресурсов. Коммерческим банкам не хватало леев, потому что мы ввели высокие нормы обязательного резервирования. Такие резервы существуют везде в мире из-за двойственности операций бухгалтерского учета. Банки в процессе своей деятельности сами эмитируют кредитные деньги. То, что банки бесплатно имеют эти деньги в качестве кредитных ресурсов, ― не их заслуга. Чтобы изъять эти деньги, государство в лице центрального банка резервирует их отдельно, настолько, чтобы не допустить всплеска инфляции. Мы отвлекали от рынка избыточные инфляционные деньги, чтобы достичь равновесия в обменном курсе. ― В разное время в Молдове было разное количество банков, на пике — 28, сегодня — 13. Почему банки исчезали?― Банки — это такие же экономические агенты, как и другие. Они торгуют деньгами. Однозначно могу сказать, что ни один из молдавских банков не обанкротился из-за кризисов. Если банки и исчезали, то только из-за плохого менеджмента. Конечно, кризисы влияли на условия, в которых работали банки, но НБМ своими мерами предотвратил не только банкротства банков, но и существенное ухудшение их положения. Когда мы ввели национальную валюту, мы начали санацию банков, основываясь еще на тех законах, которые были приняты в начале 90-х годов. Из 21 банка, существовавших на тот момент, у девяти был отрицательный капитал. По закону, у них должны были быть отозваны лицензии. Я предложил банкам соглашения о санации. Если они не хотели, чтобы у них отозвали лицензию, по результатам 1994 года они обязались никаких дивидендов не платить, прибыль направить на пополнение капитала, на всех заемщиков, не возвращавших кредиты, подать иски в суд, заморозить заработную плату, никаких премий не выдавать. Смысл был один — на всем экономить, чтобы таким образом сохранить и банк, и работников, и клиентов. Из девяти банков восемь восстановили капитал. Никакой паники, связанной с возможным массовым отзывом лицензий, не произошло. Лучше предотвратить пожар, чем тушить его. Может рухнуть какой-нибудь завод или супермаркет. Это тоже плохо. Но, в отличие от банкротства банка, это не вызывает паники. Молдова, наверное, единственная из бывших союзных республик, где ни один из четырех советских госбанков не исчез. Они были приватизированы и успешно работают в новых условиях. А ведь в некоторых государствах бывшего СССР даже Сбербанки обанкротились. ― В 1998 году Молдова попала под удар регионального финансового кризиса. Как отреагировал на него Национальный банк?― Это был очень опасный кризис. Он сильно повлиял на Молдову в силу того, что прошло еще немного времени после распада СССР, и экономические агенты большую часть своих хозяйственных связей поддерживали в пределах бывшего Союза. Кризис не мог не отразиться на Молдове, потому что тогда экономические агенты даже не хотели заботиться о том, чтобы диверсифицировать риски. Они не соблюдали принцип «не держать все яйца в одной корзине» и работали преимущественно на постсоветском рынке. Потрясения на этом рынке не могли не влиять на молдавские компании. Только благодаря действиям Национального банка у нас не рухнул государственный бюджет в 1998-1999 годах. Национальный банк предотвратил настоящую катастрофу. Правительства, которые действовали тогда, не оказали НБМ абсолютно никакой помощи. Ни тогда, ни в последующем. Фактически, весь удар взял на себя Национальный банк. Тогда мог рухнуть и государственный бюджет, и бюджет социального страхования, то есть пенсионный фонд, и все вклады населения. Могли бы повториться гиперинфляционные явления 1991 года. Если бы НБМ не сделал того, что сделал, могла случиться гражданская, социальная катастрофа. Во время кризиса 1998 года сыграли не только внешние, но и внутренние факторы. Я впервые рассказываю прессе о том, что тогда произошло. У Национального банка было очень мало валютных резервов. Государство ни в капитал НБМ, ни в его резервный фонд, ни тем более в его валютные резервы не перечислило ни одного лея. Никакой внешней помощи со стороны МВФ тоже не было. Как говорится, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Мы и вышли из положения сами. В начале ноября 1998 года в субботу и воскресенье из пяти членов Админсовета НБМ на работу вышли трое ― я, Ион Продан и Вероника Бакалу. Пришлось принимать очень тяжелые решения. Надо было определиться, что будем делать, чтобы спасти положение. Конечно, можно было сидеть сложа руки. Тогда курс рухнул бы, и неизвестно, где бы он остановился. Никогда не был бы тот курс, который сложился впоследствии, ― 10-11 леев за доллар. Он мог быть и 50, и 100, и 200, если бы мы просто отпустили все в свободное плавание, на самотек. Внутренней и внешней помощи не было абсолютно никакой. И никакой надежды на ее получение. Что делать? Мы должны были принять меры, которые нам позволял закон. Я лично предложил членам Админсовета следующий план. Первое — увеличить обязательные резервы. Мы подсчитали, сколько национальной валюты нужно временно вывести из обращения, с тем чтобы обменный курс не рухнул. Это были первичные обязательные резервы. И второе ― чтобы все инвесторы, и прежде всего коммерческие банки, не сбрасывали государственные ценные бумаги из собственного портфеля, из-за чего мог рухнуть бюджет, а НБМ полностью лишился бы валютных резервов. Это была бы катастрофа. Поэтому мы ввели и вторичные обязательные резервы. Первичные обязательные резервы замораживались на счетах в НБМ до определенного времени, когда мы их отпустим. Бюджету нечем было рассчитываться за государственные ценные бумаги. Если бы эти бумаги предъявили Минфину к оплате, бюджет остался бы пустым. Фискальная система работала очень плохо, сбор налогов и других взносов для пополнения доходной части бюджета проваливался. И тогда мы запретили им продавать эти ценные бумаги, а когда наступал срок их возврата бюджету, все взял на свои плечи НБМ. Все ценные бумаги правительства взял на себя Национальный банк. Но раз он это сделал, то, соответственно, вынужден был и обязательные резервы поддерживать более высокими в это время. Объявленные меры вызвали непонимание не только среди банков, но и среди высшего руководства страны. Я был даже приглашен к президенту Петру Лучинскому по настоянию председателя парламента г-на Дьякова, и там присутствовал, если не ошибаюсь, от правительства г-н Ион Стурза, а также представители трех коммерческих банков. Руководство парламента настаивало на отмене этого решения Админсовета, потому что рухнут все банки, хотя я объяснял, что рухнет вообще вся страна. Есть закон, и мы обязаны его выполнять. Если мы не предпримем никаких мер, это будет преступно. Последствия были бы трагическими для страны. Государство просто рухнуло бы. Я сказал, что мы отменять свое решение не будем, поскольку оно соответствует закону, а если парламент хочет другого выхода, пусть меняет закон и определяет, кто возьмет на себя ответственность. Если тоже НБМ, тогда я подаю в отставку немедленно. Я им сказал, что вообще не вижу другого выхода из положения. Это единственный вариант, другого нет. Я обещал, что это продлится максимум два месяца. Мы достигнем равновесия, и все успокоится. И я не ошибся. И сейчас говорю об этом с гордостью. Те же самые высшие руководители потом меня благодарили, признав, что мы были правы. ― Обменный курс упал тогда в два раза.― Курс как курс, но страна не рухнула. Не рухнул бюджет, не рухнули банки, пенсионный фонд не рухнул. Мы могли бы и курс отпустить, если бы была валюта, но ее не было. В отличие от 2008 года, когда резервы были очень большие и когда я сказал, что экономить их — преступно. В 2008 году мы дали сигнал рынку: «Не беспокойтесь, НБМ контролирует ситуацию». Прошло какое-то время, и мы начали покупать валюту обратно. Кто-то увязывал это с выборами, но меня никогда не волновали какие-то выборы, смена правительств. Все поняли: действия центрального банка не зависят от других факторов, и они прислушивались к нам. Мы никогда не подводили. Мы правила игры не меняли. Банкам в 1998 году мы сказали, что наказывать их не будем. Банки боялись, что если они не смогут перечислить в фонд резервирования необходимые объемы денег, то будут наказаны. НБМ пошел на то, что они будут наказаны лишь в том случае, если, допустим, у них есть свободные деньги и они снова их раздали в виде кредитов, а не перечислили в фонд резервирования. Банки боялись, что не смогут делать расчеты, проводить операции физических и юридических лиц, объяснить им, почему не перечисляются деньги. Тогда могла возникнуть паника, и, чтобы ее предотвратить, мы сказали, что банки будут вносить эти деньги в резервный фонд по мере их появления. Принес кто-то деньги на депозит — перечислили. Вернул кто-то кредит — перечислили. Если денег нет, мы вас наказывать не будем, потому что мы понимаем: это кризис. Мы не могли наказывать банки, если не было их вины. Только тогда удалось их успокоить. ― Эти долги перед НБМ правительство до сих пор не вернуло?― В 1999 году порядка 42% баланса бюджета фактически было на плечах НБМ. Мы взяли их фантики. Эти ценные бумаги до сих пор каждый год отражаются в бюджете, хотя постепенно идет уменьшение этого долга. В то же кризисное время в 1999 году НБМ за счет своих средств оплатил $35 млн. за досрочное погашение облигаций «Газпрому». Об этом тоже мало кто знает. И эта валюта из запасов НБМ так и не была восполнена правительством. НБМ никогда не прибегал к помощи бюджета, чтобы возвращать займы МВФ. Он сам возвращал и все кредиты, и проценты по ним, в срок и без всяких проблем. ― Во время кризиса 1998 года МВФ говорил о необходимости девальвировать лей.― МВФ остерегался давать какие-либо советы. В России девальвация произошла в четыре раза, у нас в два с половиной. Мы сами понимали, что девальвация нужна, потому что курс всегда нужно коррелировать с валютами основных экономических партнеров. Мы могли бы оставить и пять леев за доллар, но мы бы уничтожили экспортеров. Однако нужно было учитывать и множество других факторов. Если отпустить курс слишком сильно, то все остались бы без капитала, и экономические агенты, и население. А что произошло бы с ценами? С бюджетом? Как бы возвращались внешние долги? Имея мизер валютных резервов, мы не допустили дефолт государства. ― Следующим кризисом был «винный» в 2006 году.― Задолго до этого НБМ принудил все коммерческие банки пересмотреть свои бизнес-планы, с тем чтобы кредитный портфель был рассредоточен по множеству отраслей национальной экономики и среди физических лиц, и, если пострадает какая-то отрасль, например, произойдет спад в строительстве, чтобы банки выдержали. Во время винного кризиса 2006 года ни один банк не пострадал, потому что в их портфеле операции с винодельческой отраслью занимали не более 8%. Да, им пришлось нести потери и убытки, но за счет других секторов они выжили, капитал не потеряли. ― В 2008 году правительство говорило, что вообще никакого кризиса нет.― Все знали, что кризис есть. Правительство не хотело употреблять это слово, чтобы не вызвать панику. На Западе все началось с банковского кризиса. У нас я дал гарантию, что банковского кризиса не будет. Его и не было. Мы заблаговременно обязали банки увеличить капитал, создать резервный фонд и фонд риска, к тому же у всех давным-давно были пересмотрены бизнес-планы. Я считаю, что Молдова более или менее спокойно, бескровно пережила мировой финансовый кризис 2008 года. ― Тогда «упал» «Инвестприватбанк».― Банкротство «Инвестприватбанка» не имеет абсолютно никакого отношения к кризису. И никаких попыток рейдерства в этом банке не было. Ни один банк в Молдове не обанкротился из-за финансового кризиса. ― Влияет ли на Молдову кризис еврозоны?― Конечно, влияет. Репатриация выручки от экспорта начала сильно задерживаться. Это косвенно влияет на сокращение доходной базы бюджета. Как только в странах-партнерах, в той же Российской Федерации, наступило улучшение, и у нас сразу начала улучшаться ситуация с поступлениями в бюджет. Импорт тоже сократился, но не из-за того, что не было валюты, она была в избытке, а из-за того, что экономические агенты меньше импортировали, опасаясь, что товар не будет продан, потому что население тратило меньше, чем прежде, экономя на всякий случай деньги, накапливая средства про запас, откладывая покупки товаров длительного пользования, например квартир, машин. Люди начали беречь деньги на «черный день». Это ведет к уменьшению импорта и таможенных сборов. Товар не попал в страну — нет налога на добавленную стоимость. Меньше конечных покупателей — меньше НДС. Меньше рабочих мест — меньше подоходного налога. В итоге налогооблагаемая база ослабляется. ― Какую роль играют перечисления гастарбайтеров?― Неправильно сравнивать поступления денег от гастарбайтеров с бюджетом или с ВВП. Глупое сравнение. Никто же не сравнивает доходы населения в национальной валюте с ВВП, а тут почему-то начинают сравнивать. Мы должны быть благодарны гастарбайтерам за то, что они перечисляют свободно конвертируемую валюту и тем самым поддерживают платежный баланс государства. Их родственники, получая эту валюту, меняют ее на леи и покупают товары, которые импортируются. Импортеры продают эти товары, снова конвертируют деньги и пускают их в оборот. Потребление растет за счет тех, кто получает деньги от гастарбайтеров. Если раньше покупали квартиры, машины, то сегодня этого нет в прежних масштабах, но все равно деньги тратятся на питание, коммунальные услуги, лечение, учебу, вообще на неотложные нужды. ― Как вы оцениваете отношения Молдовы с МВФ? Часто Фонд обвиняют в диктате, а меморандумы с ним называют чуть ли не «вредительскими».― Что касается отношений Национального банка с МВФ, то здесь больше плюсов, чем минусов. МВФ оказал нам огромную техническую помощь. В кредитах МВФ Национальный банк не особо и нуждался, а техническая помощь была очень ценной — и безвозмездной. МВФ предоставлял нам очень сильных экспертов здесь, в Кишиневе, либо организовывал тренинги наших сотрудников за рубежом. Я не могу сказать, что МВФ что-то навязывал Национальному банку. Хотя иногда не понятна его настойчивость, например в вопросе о приватизации единственного оставшегося банка с участием государства, Banca de Economii. Хотя бы один такой банк в стране должен оставаться. Он должен служить банком-«мостиком», спасательным кругом, который будет брошен банковской системе в случае необходимости. Такие банки есть и на Западе. Во время кризиса они сами очень широко использовали эти банки. Иногда рекомендации МВФ запаздывали, такое тоже было. Иногда я был не согласен с их рекомендациями. Так, я был категорически против, когда они настаивали на том, чтобы мы принудительно отпустили курс. Я им говорил, что не надо подводить нас под общий трафарет. Нам, к счастью, не пришлось, как на Украине или в Венгрии, взять на бюджет бремя кредитов, выданных МВФ на капитализацию банков. У нас был случай, когда Сберегательный банк взял на себя долги «Инвестприватбанка», но у Сбербанка был достаточно большой капитал, его активы были очень крупными. Правительство могло поступать, как на Западе, ― для недопущения паники напрямую вливать капитал в «Инвестприватбанк», полностью или частично национализировать его с последующей перепродажей потенциальным инвесторам. Правительство же взяло «Инвестприват» в свой банк, что, в общем-то, одно и тоже. Так делали во время кризиса и в США, и в Европе. Два года подряд, в 2007-м и 2008-м, МВФ настойчиво, на уровне заместителя руководителя Фонда, предлагал в целях уменьшения инфляции укреплять обменный курс, и вдруг без всяких объяснений в начале 2009 года начал настаивать на его девальвации. Хотя мы понимали, что было принято такое решение в целом по странам, которые получают помощь от МВФ, мы объясняли, что не должны подпадать под это общее правило, что должно быть исключение, хотя они, к сожалению, никогда не делают исключений, все правила одинаковые для всех. Во-первых, как я уже говорил, правительство не прибегало к капитализации банков за счет кредитов МВФ, долги правительства из-за этого не возросли. Государство вообще не обращалось за такими кредитами. Во-вторых, если брать соотношение нашей валюты с главными экономическими странами-партнерами, оно практически не изменилось. Поэтому я не видел необходимости девальвировать курс. Но они без объяснений настойчиво рекомендовали это сделать, потому что так рекомендует штаб-квартира МВФ всем странам. ― Как работает банковская система Приднестровья?― В январе 1992 года приднестровские банки даже свои уставы перевели на государственный язык и представили НБМ. У нас не было с ними никаких проблем. А после этого им вдруг дальнейшее сотрудничество запретили местные органы власти, точнее, лидеры Приднестровья. Но с коммерческими банками у нас было полное взаимопонимание. По просьбе Тирасполя и по решению парламента Молдовы НБМ открыл филиал своего расчетного центра в Тирасполе, который обслуживает там все банки в молдавских леях. В июле 1995 года было подписано соглашение о взаимоотношении банковских систем Молдовы и Приднестровья. Я лично написал тот документ. Это одно из немногих соглашений, которые на второй день ратифицировал Верховный совет Приднестровья. Это не просто банковское соглашение. Там речь идет не только о параллельном хождении безналичного лея в Приднестровье. Там идет речь о введении международных стандартов в законодательстве Приднестровья, в области статистики, отчетности, о свободном движении капитала, людей и товаров. Это соглашение не работает, но его никто и не отменял. ― Руководство Приднестровья заявляло о возможности введения российского рубля в качестве параллельной валюты в Приднестровье.― А что это даст? В мировой практике были такие случаи, например Аргентина вводила американский доллар, и что дальше? Можно любую валюту ввести, но как тогда управлять денежным обращением? Как контролировать инфляцию, если ты становишься зависимым от поставщика денег, эмитируемых в другом месте? Неизвестна и реакция России. А она согласна на это? Ведь Россия признает Молдову как единое и неделимое государство. ― Каковы перспективы банковской системы Молдовы?― Перспективы хорошие. Я наблюдаю за тем, что делается в банковской системе. Чувствуется активность НБМ, видно, что он держит руку на пульсе. То, что было создано, было налажено правильно, технологично, может дальше только совершенствоваться. Например, с изменением и появлением новых международных стандартов они будут внедряться и в Молдове. ― Национальный банк обращается к вам за советами?— Да. Я время от времени захожу туда, поддерживаю нормальные контакты с его руководителями. Они обращаются ко мне по мере необходимости, и мы общаемся. Я не тот человек, который цеплялся за кресло. Абсолютно ни на кого не держу зла. Я хотел уйти еще в 2002 году, считая, что завершил становление НБМ. ― Чем вы сейчас занимаетесь?― У меня много предложений. Есть международные проекты, над которыми я работаю. На второй же день после ухода из НБМ я получил сразу три предложения. Некоторые отклонил, потому что не хотел и дальше оставаться в госструктурах. ― После должности главы центробанка в государстве немного должностей, на которые можно уйти.― Конечно, и социальный статус тоже имеет значение. ― На фоне всех политических и экономических кризисов, пертурбаций, скандалов НБМ всегда выглядел крепостью, о которую разбивались все волны.― Потому что сразу был создан очень надежный механизм. Я не знаю, кто в состоянии нарушить его деятельность. Да и зачем? Если он работает хорошо, для чего его ломать? Я могу гордиться тем, что создавал Национальный банк с нуля. В НБМ очень квалифицированные кадры. Многие коллеги по НБМ сегодня работают в международных финансовых структурах, в Центробанке России, возглавляют крупнейшие частные компании. Что надежно ― то надежно. Как швейцарские часы. Как немецкие автомобили. Как настоящий бренд. Национальный банк можно считать экономическим брендом Молдовы.Дмитрий ЧУБАШЕНКО, «Панорама»