«Я бежала от войны в 2014, но она настигла меня»: украинка рассказала о жизни на Донбассе и о себе

Татьяна — молодая красивая девушка, с губ которой практически не сходит широкая искренняя улыбка. Но что скрывается за этой улыбкой, знает только сама Таня: в свои 22 ей уже дважды пришлось бежать от войны. В 2014 году её ребенком эвакуировали с Донбасса в Одессу, а в 2022 она снова из-за войны уехала уже в Молдову. Как жилось на Донбассе и где она нашла свое призвание в Бельцах, Татьяна рассказала «СП».

Когда началась война на Донбассе, Тане было 14 лет. Она жила с родными в городе Золотое Луганской области. Тогда её город стал одним из рубежей войны. С февраля 2015 года через этот город проходила линия разграничения сил в Донбассе.

«Русские начали захватывать наши территории еще тогда, в 2014»

— Когда началась война наш город стал «серой» зоной — с одной стороны была Россия, с другой — Украина, а мы оказались посередине, где шли самые активные боевые действия. Мы прожили месяца три-четыре в условиях, когда над головой летали ракеты, стреляли из установок «Град». Мне было 14, а моему брату — 12. Мы спали в старых вентиляционных шахтах, в подвалах, где водились крысы — очень страшно, особенно когда ты ребенок. Летом жили у бабушки в поселке рядом. Помню, в августе мы были на огороде, убирали лук, кажется, когда началась атака — летели ракеты, осколки, мы стоим с тяпками в руках, абсолютное безумие.

То, где мы жили, называли балка — с одной стороны холма Украина, с другой — Россия, а внизу между ними наше село — большая длинная улица, несколько поменьше улиц, где были наши дома. Вот там разбомбили все, ни на день с 2014 года не прекращались бомбёжки, бомбили постоянно. Не было никакого перемирия, там ни души не осталось. Там ничего целого нет больше. А село, которое на возвышенности со стороны Украины расположено, — там всё в порядке относительном было, дома стояли до 2022 года. Там всё разбомбили уже сейчас, когда пришли русские, сейчас это оккупированная территория. Русские заняли мой Попаснянский район, потом идет Северодонецкий, Лисичанский районы, а сейчас уже бои за Бахмут. От моего дома до Бахмута ехать два часа. Всю эту территорию захватили сейчас русские.

Тогда в 2014-м я была ребёнком и не сразу поняла, что происходит. Помню, как-то мы с братьями, родным и двоюродными и с родителями, летом, кажется, в июле, были на холме, расстелили покрывало, устроили пикник. Такое было алое-алое небо, я как сейчас помню. И со стороны ближайшего села Ореховка начало что-то бахать сильно и часто, потом уже я узнала, что это установки «Град». Папа сказал, что это гром и надо идти домой.

С того момента взрослые начали готовить бомбоубежище. У нас там возле поселка находятся две старые заброшенные вентиляционные вышки, которые под землей метров пять в глубину, соединены между собой туннелями, которые шли уже в горную шахту — там внутри рельсы, вагонетки. Туда скидывали мусор. Родители, соседи с улицы стали готовить все, чтобы укрыться в этих туннелях. Мы забирались через мусоросборник туда, где было чисто более или менее. Взрослые принесли кровати, матрасы, вещи, еду, газовые баллоны — всё это там до сих пор стоит. Именно там мы спали первые две недели безвылазно.

В первую же ночь уже бомбили, мы слышали, как летают самолеты, вертолеты — было страшно. Но, когда ты маленький ребенок, ты еще не осознаешь, что это такое. Мама плачет, ты подходишь, а она начинает улыбаться, чтоб тебя не пугать. Взрослые сидят вокруг костра, холодно очень. Я все время была в любимой пижаме — очень толстая, такая синяя, с треугольничками. Я в ней всегда была, пока мы лазали по бомбоубежищам, потом я в ней в Одессу приехала, спала в ней, пока не выросла из нее. Она до сих пор есть, хотя уже старая, облезлая, я не могу ее выкинуть.

Потом мы поехали в другой поселок, потому что в нашем уже шли активные боевые действия. Перебрались ближе к городу, в который мы всегда ездили за покупками, по врачам — Первомайск. Его в итоге захватили за неделю, очень разрушили тоже. За неделю до того, как его захватили, я помню, как мы пошли к стоматологу, у меня брекеты стояли, нужно было поправить. А через пару дней мама тоже поехала туда зуб лечить, а когда уезжала на маршрутке, видела, как в сторону города полетели истребители бомбить. Если бы она задержалась в городе еще на час-два, неизвестно, была бы у меня мама жива сейчас. Тогда в Первомайске высадился десант, город захватили и многих убили, на рынок скинули несколько бомб, просто на мирных людей, где не было никаких военных объектов. Русские начали захватывать наши территории еще тогда, в 2014.

Я все прекрасно помню, пусть даже я была ребенком, но ты помнишь все равно — такое забыть невозможно. Никто не запрещал ни украинский, ни русский язык. Пропаганда была и до войны — весь Донбасс ездил на заработки в Россию. Шахтеры бастовали просто против власти, потому что там у нас считали, что Донбасс кормит всю Украину, все продовольствие идет оттуда, а сам регион живет бедно, очень плохо, у шахтеров маленькая зарплата. Люди бастовали против власти в принципе, но язык был ни при чем, они говорили, что пашут, а зарплаты не хватает ни на что.

«Детей решили эвакуировать, но куда нас везут, мы не знали»

— Пришло 1 сентября, никто в школу не пошел, учебы не было. Через пару месяцев власти приняли решение об эвакуации, но только детей. Собрали 50 детей, с нами был всего один преподаватель. Никто не знал, куда мы едем, не сказали ни родным, никому. Нас погрузили в двухэтажные автобусы, были еще машины полиции, которые нас охраняли. Тогда для того, чтобы вывезти детей, открыли коридор и нас увезли в Одесскую область. Где мы, нам сказали только, когда мы уже приехали, в пути мы не знали, куда нас везут. Потом уже и родителям сказали, что с их детьми все в порядке и рассказали, где мы.

В Одессе мы прожили с братом полгода сами, без родителей. Нас всех поселили в санатории, где до этого лечили заболевания опорно-двигательного аппарата. Позже приехала мама, она устроилась там работать, потому что денег не было вообще, дома наши разбомбили, годилась любая работа, она не выбирала вообще. Мама устроилась в этом санатории нянечкой, смотрела за малышами и была рядом с нами. Нам выделили такой сарайчик, пристройку небольшую, в которой была старая прачечная санатория. Мы жили там до 2016 года, пока я не закончила 11 классов. Помещение было старым и небольшим, зато бесплатным, мы ни в чем особо не нуждались, была маленькая плитка, на которой мы еду готовили.

В 8-м классе я толком не училась, были какие-то занятия, детей собирали, пытались что-то проводить, онлайн-обучения еще не знали тогда. Это не учеба, конечно, хотя аттестат мне выдали, отметки выписали. Но потом я все это быстро догнала, закончила 11 классов.

Встал вопрос, куда поступать. Я выбрала Педагогический институт, который закончила в прошлом году. И так получилось, что второй раз бежала от войны, и оказалась в Молдове.

«Я позвонила родителям 24 февраля в 5 утра: «Пап, бомбят»

— За две недели до 24 февраля, когда началось полномасштабное вторжение России в Украину, моя семья поехала на Донбасс на похороны к дедушке. Там было все спокойно, не было никаких боевых действий. А у меня была сессия, экзамены, дипломная работа, я заканчивала учебу и решила остаться. Помню, у меня на кухне состоялся неприятный разговор с папой. Он говорил мне, что, максимум, месяц и начнется война: «Таня, ты понимаешь, что ты одна здесь будешь, как я могу тебя оставить? Начнется война, я не успею к тебе вернуться!». Я горячилась, говорила, мол, папа, ну какая война, что ты такое говоришь. А он боялся меня одну оставить, как сейчас помню.

Хотя верить не хотелось, но мы, в принципе, были уже готовы, у нас были и сумки собраны, и план был. Я позвонила родителям 24 февраля в 5 утра и говорю: «Пап, бомбят». А он мне говорит, что не волнуйся, тут у нас не бомбят пока, лучше поспи еще хоть два часа, отдохни. Ни спать, ни отдыхать я, естественно, не могла, начала собирать вещи, как мы обговаривали на такой случай, уехала сначала к тете, а потом вместе мы с ней уехали в село под Одессу. Там я прожила до возращения родителей.

Мы начали думать, будут ли эвакуационные коридоры. На Донбассе, где умер дедушка, остался мой дядя, которому 40 лет, но он инвалид, у него ДЦП, и бабушка, которой 80 лет, ухаживать за дядей не могла.

Я говорила с мамой по телефону, она, пока не было папы, рассказала, что днем нормально, а ночью было жутко, бомбили страшно. А папа не любит, чтоб я паниковала, он все время мне говорил, что у них все спокойно, тихо, успокаивал, что все будет нормально, чтобы я не переживала, не тревожилась.

Как-то говорила с бабушкой, пока родители уехали воды привезти, она рассказала, как страшно бомбят по ночам, накануне разбомбили полностью соседний дом, а через неделю другой соседний дом разбомбили. Я начала срочно через волонтёров искать варианты, как вывезти родных.

Сейчас моя семья в Одессе — мама, папа, брат, дядя, бабушка и другой дедушка. Они живут все вместе в квартире, которую купили  родители. После 2014 года папа копил на квартиру, они с мамой пахали на трех работах, цель была обеспечить нас своим жильем, полтора года назад мы купили свою трехкомнатную квартиру, всего 50 м², маленькую, но свою.

Конечно, все равно волнительно за них, но спокойнее, чем на Донбассе. Мы общаемся, я за них волнуюсь, но все в порядке, по сравнению с тем, что пришлось пережить до этого. Конечно, там сложно, много людей в одной квартире, дядя, который болеет. В Одессе не так опасно, но и там летали ракеты, бомбили рядом, и где-то в августе прошлого года было решено, что я уеду в Молдову.

«Два раза могла остаться сиротой, наверно у моей семьи есть ангел-хранитель»

— У моей семьи, наверное, есть ангел-хранитель, который сберег моих родителей. Я дважды могла потерять родных.

Если вы слышали про бомбежку вокзала в Краматорске, моя семья могла там погибнуть. Я читаю новости, я знаю, что они должны быть там, звоню маме, папе, никто не отвечает. Мы с другой бабушкой, которая была со мной в Одессе, просто оборвали телефоны, думали самое плохое, но моя семья выжила, слава богу. Папа позвонил через три часа и сказал, что с ними все в порядке, они не были на этом автовокзале, они были на соседнем.

Получилось так, что с соседнего Лисичанского вокзала на Краматорский должна была ехать электричка, а она задержалась на полтора часа. Вместо неё пустили рейсовые автобусы, но бабушка старенькая, ей тяжело, и мама решила дождаться электричку и не ехать на рейсовой маршрутке. Мама сказала, что никуда спешить не стоит, даже если не получится в этот день, значит, завтра поедут. Автобус, в который не захотела садиться мама, подъехал к Краматорскому вокзалу именно в тот момент, когда туда упала ракета. Эту маршрутку пронзило осколками, а люди, которые в ней ехали, все погибли. Я могла остаться без родителей тогда...

А уже когда они вернулись в Одессу, мама рассказала еще об одном случае. Там же, где мои родные на Донбассе остались, с начала войны, весь год не было ни света, ни газа, ни воды — ничего не было. У меня там много родственников, вот, говорят, недавно дали свет, больше ничего пока, но уже хоть что-то. Так вот, пока родители были там, они ездили привезти воды из колодца на велосипедах. А папа очень любил на велосипеде всегда кататься, всю жизнь ездил, он поехал быстрее вперед, мама отстала и в какой-то момент у нее цепь слетела. Она окликнула папу и попросила помочь ей, сама справиться не могла. Он вернулся к ней, и пока поправлял цепь на ее велосипеде, туда, где он был за пару минут до этого, упала ракета.

Вот так два раза я могла лишиться родителей. Очень благодарна богу, судьбе, ангел-хранителю, что все обошлось, хотя беда была совсем рядом.

«В Бельцах я нашла себя, своё призвание – это дети»

— В марте прошлого года в Молдову приехала другая моя бабушка, не та, что в Одессе. Ей 67 лет, она жила в Луганске, но в 2022 году, когда началась война, она выехала почти сразу, в начале марта, когда только появились первые коридоры. У нее дальние родственники в Пелинии [Дрокиевского района] живут, её приняли радушно, она прожила полгода у них. Но ей было сложно там, люди не чужие, но до войны они не общались часто и много, и сложно человеку в возрасте подстраивать свой быт и чувствовать неудобство, что, может, ты мешаешь кому-то.

Бабушка познакомилась с Викторией из Запорожья, которая работала в мобильной группе бельцкой организации Casmed. Она приезжала в села, чтобы работать с беженцами. Виктория рассказала бабушке про то, что можно поселиться в Бельцах в «Думбраве» (бывш. лагерь "Dumbrava Alba" в районе Дома ветеранов). Когда я приехала в августе, я так и сделала, забрала бабушку, нам выделили тут комнату, так и живем. Я пошла на курсы косметологов: для себя больше, чтобы еще чем-то заняться, еще одна прикладная профессия не помешает. Скоро у меня экзамены, после чего я получу сертификат. Планов работать в этой области нет пока, но никогда не знаешь, что пригодится.

Сейчас я работаю как педагог с детьми в общественной организации Casmed и очень рада этому, что я не просто работаю, а помогаю и приношу пользу. Я не хочу просто ходить туда, где мне не интересно, я хочу заниматься чем-то, что будет приносить удовольствие. А общение с детьми всегда мне приносило удовольствие. Я искала такую работу, чтобы совмещать с учебой и на курсах, и в институте — я сейчас онлайн учусь на первом курсе магистратуры. Я очень люблю детей, и счастлива, что могу не просто заниматься любимым делом, но и помочь сейчас и детям, и их родителям. Все они, как и я, оказались вдали от дома, все бежали от войны, всем тяжело. Нужно как-то жить дальше, детям нужно учиться, кто-то еще только должен пойти в школу, а они не готовы совсем, не знают, как вести себя в классе, как взаимодействовать друг с другом, с учителем.

Я занимаюсь с детьми беженцев, которые живут в «Меридиане» (бывш. общежитие госуниверситета в районе роддома) и в «Думбраве»: с малышами готовимся к школе, с теми, кто постарше — помогаю делать уроки, они онлайн учатся, и задают им очень много. Начинала я заниматься с детьми индивидуально, сейчас будем работать еще и в группах. Детки разные, реагируют по-разному, есть те, кто боится и реагирует чрезмерно — или слезы, или смех. Дети у нас от 4 лет и до 15 лет. Группы максимум по 8 человек. У нас уже есть прогресс, я горжусь этим, родители подходят и благодарят. Занятия идут по два часа, с перерывом. Обязательно еще танцуем или играем, чтобы им было проще привыкать. Детям очень нужна похвала, я их хвалю, подбадриваю. Понемногу они учатся не только предметам, но и дисциплине, социализации, что очень важно.

Есть у меня одна девочка, она в четвертом классе. Она решает задачки по математике и вижу, что у нее не получается. Прошу, покажи, давай я тебе помогу. А у нее глаза полные слез, лист прячет, и говорит, нет, у меня не получается, я не покажу, плачет взахлёб. Потом немного успокоилась, я говорю, давай вместе посмотрим, что ты не понимаешь, а она говорит, что вы мне не сможете помочь. Она рассказала, что привыкла, что всегда математику помогал делать папа, а сейчас папа на фронте. Девочка не может заниматься математикой, потому что она сразу про папу думает, скучает и плачет. Я говорю, можно тебя обнять? А она отвечает, не надо, я буду еще сильнее плакать. Приходится искать подход. Это же ребенок, ей где-то проще, чем взрослым, она не осознает так масштабно, что происходит. А где-то ей сложнее, потому что переживания очень ранят, еще нет опыта, как с этим справляться.

Есть мальчик, который уже во втором классе, а он не умеет общаться вживую. Он пошел в школу в первый класс и учился в прошлом году сразу онлайн, мама просит: помогите, научите его. А он очень неусидчивый, ему нужно встать, побегать во время урока, он не привык, что нужно спокойно себя вести.

Мне так приятно, когда в «Думбраве», где и живет большинство детей, они бегут навстречу по коридору: «Татьяна Владимировна, когда мы будем заниматься?», — окружают, обнимают меня. Мне кстати, очень нравится, как в Молдове принято обращаться к учителям — на «вы», но «доамна» и имя. Это звучит красиво и уважительно, мне больше нравится, чем имя и отчество, слишком солидно для меня пока, наверное.

Я горжусь, и мне где-то льстит, что я смогла найти себя, и что я могу помочь. Мне кажется, это очень важно, все равно рано или поздно, детям придется возвращаться домой, в украинские школы, а они в основном не знают украинского языка. Я с ними занимаюсь украинским языком, мы учим алфавит, читаем на украинском.

Здесь есть чудесные местные преподаватели, детям беженцев всегда пытались помочь, организовать какие-то занятия для деток, но в основном это больше развлечение, чтобы разнообразить досуг, а я учу с ними украинский.

Русский на родине становится очень непопулярным, как понимаете. После 2014 года к русскому языку относились очень лояльно, а сейчас стало строже — в государственных инстанциях, по телевизору. Ты при этом и сегодня можешь говорить, на каком хочешь языке, но официальное общение переходит на украинский.

Поэтому неудивительно, что все родители, хотя они плохо знают украинский, хотят, чтобы дети учили украинский. Они понимают, что им придется говорить на этом языке, потому что он государственный и нужно уважать страну, в которой живешь и её язык. Все родители как один на вопрос, чем вы хотите занять ваших детей, говорят, нам нужен украинский язык. Здесь в основном русскоговорящие украинцы, большинство из Одессы и области. Им очень важно, чтобы дети знали украинский язык.

Татьяна со своими маленькими учениками. Фото: Casmed

«Русские забрали жизнь, которую мы строили там, но я хочу домой, в Луганск»

— Больше всего я хочу, чтобы все скорее закончилось. Я хочу вернутся домой. Я люблю Одессу, но хочу именно домой, в Луганск. Чтобы мы начали налаживать мирную жизнь, а дети могли спокойно ходить в школу и учиться, радоваться детству и жить нормальной жизнью.

Не потому что там друзья, мы все выросли, изменились, взгляды разные, половина из них уехала в Россию, они не воспринимают Украину. Мне сложно общаться с людьми, которые верят в пропаганду и считают, что мы, кто за Украину, все плохие, а они хорошие. Это странное разделение на «наших» и «ваших», я не могу об этом говорить...

Я хочу домой, потому что там квартира родителей, дом бабушки, пусть там ничего нет, все разграбили, но дом уцелел, стоит.

Хочу посмотреть на разбомбленные дома наши тоже. У нашей многочисленной семьи было четыре дома еще — они все разрушены. Мы с братом приезжали туда два года назад. Побродили, повспоминали. В принципе там нельзя находиться, так небезопасно, мало ли, что там может быть, какой-то снаряд. Но мы с братом пробрались, мы видели вещи, которые так и остались валяться после бомбежек, до сих пор лежат на земле, во дворе разбросанные. Я увидела свое детское платье, в котором я пошла в садик на утренник. Оно так и лежало на земле, красивое черно-красное бархатное платье... Мы постояли, посмотрели, поплакали.

Еще один дом моего дедушки, который остался в Луганске, разворовали русские уже в эту войну. Он у меня зажиточный был, всю жизнь пасекой занимался, с 14 лет и до смерти, очень трудолюбивый был. Он оставил мне мотоцикл, машина была — все разворовали. Все, что он заработал за всю свою жизнь, украли русские. Забрали жизнь, которую мы строили там. Просто захотели нажиться на том, что было построено веками, годами моими предками — бабушками, дедушками, родителями.

У моего папы есть родной брат, мой дядя — он живет в Москве, и он за Россию. Он не верит тому, что говорит его родной брат, который видел это своими глазами и жил в бомбоубежище со своими детьми, он верит тому, что показывает телевизор в России. Но бабушка, их мама, сказала, что тема политики табу, они должны общаться, потому что они родные братья. Они разговаривают, стараются политики не касаться. У нас во многих городах России есть родственники, взрослые общаются, все равно любят друг друга.

А я не могу, я не общаюсь ни с кем — мне некомфортно, мне неудобно, мне больно об этом говорить. Я выросла ва Украине, даже в Одессе, которая считается русскоязычным городом, там всегда были за Украину, там очень любят Украину. Мы, мое окружение, так выросли, мы не хотим, чтоб приходила Россия. Все-все, с кем я общаюсь, кого бы ни спросила, даже мысли не допускают, чтобы здесь была Россия. Мы, пусть и русскоязычные, но мы — украинцы, мы очень любим свою родину и хотим жить в Украине.

Олеся Белая

Читайте также:

• «Никто не ждет "русский мир"»: беженка из Украины рассказала о себе и о войне
• «Мы отстоим Украину, и всё будет хорошо»: украинская беженка о себе, войне и желании вернуться домой