«СП» публикует главы из романа Стефана Садовникова «Опрокинутые в небо глаза». Они посвящены известному бельцкому сумасшедшему Алексе, имя которого в нашем городе стало нарицательным. 
1. Блаженный Приятели выходили из кинозала на площадь по заднему выходу, потрясённые увиденными загадками и тайнами древних цивилизаций. Щурясь от недавней темноты, медленно двигаясь в толпе зрителей, они ещё переживали очарование и потрясение от увиденного множества таинственных существующих артефактов, наукой никак не разгаданных. В это же время с площади, на которую они ещё пока не вышли, доносился большой шум. — Что там происходит? — вслух спросил Мастер.И вдруг автор неожиданно вспомнил, как несколько лет тому назад точно в такой же обстановке, при выходе из кинозала, кто-то тоже из выходящей толпы зрителей, услышав шум, доносящийся со стороны площади, громко спросил:— Что там происходит?— Да пацаны Муму гонят, — кто-то со смехом ответил тогда из толпы. — Какого Муму? — кто-то спросил в толпе. — Да Алексу, кого ж ещё!Многие тут же рассмеялись. Посыпались шутливые высказывания, скабрезные шуточки да прибауточки, а выходящие из кинозала зрители, можно сказать, уже жили событием, в данный момент происходящим там, на площади. И вот наконец-то площадь. Толпа стала рассеиваться, и увиделось почти что фантастическое карнавальное шествие. Впереди большой кричащей ватаги пацанов, медленно пятясь, словно затравленный зверь, изредка издавая громкие и нечленораздельные звуки, шёл человек в полуоборванном зимнем одеянии, с огромной сумой на плече и с огромной палкой, отмахиваясь от наступавших. Собравшиеся взрослые подзуживали мальчишек, а некоторые и сами вступали в их ряды.Как и откуда он в городе появлялся — никто не мог доподлинно зафиксировать. Он был подобен фантому. Вот он есть — и вот его уже нет… Знаменитый блаженный появлялся, словно проявлялся на фотобумаге в кювете с проявителем. Казалось, из ничего, словно из листьев дерев, из травы или воздуха. В драной, почти прогнившей, застегнутой уже на какие-то завязки долгополой солдатской шинели неведомо какого образца, из-под которой торчали жуткие лохмотья непонятной одежды. На голове затёртая военная зимняя шапка-ушанка со свисающими ушами, лоснящаяся от времени и грязи. На ногах его почти обваливалась совершенно непонятная обувь типа сапог, воткнутая в истёртые до дыр высокие галоши. На плече висит огромная жуткого цвета сума и до такой степени засаленная, что не имела вообще никакого цвета, а рукой он держит, постукивая по земле, громадную толстую суковатую палку с него высотой. Деревянное тело палки лоснится — видно, что за долгое время отшлифовалась в его заскорузлых ладонях. Идёт очень медленно, тяжело шаркая своими больными ногами, разглядывая пространство тусклым и отстранённым взглядом… Автор очнулся от мгновенного своего воспоминания и услышал шум, доносящийся с площади. Наконец-то выйдя из кинотеатра на простор площади, они увидели массу машин, выстроившихся в ряд и нагруженных разнообразными фруктами и овощами. Уже началась бойкая торговля, люди толпились в очередях, шумели, ругались и заполняли свои безмерные авоськи. Приятели обошли эту ярмарку и двинулись посидеть в кафе. Шли молча, и автор снова погрузился в свои размышления. Но ведь явление блаженного Алексы, возможно, было бы достаточно обычным, если бы не своеобразное представление, всегда возникавшее при его появлении в самом центре города. Возможно, его специально пасли, а может, по причине множества народа, снующего по центральной площади. И вот при появлении блаженного, откуда ни возьмись, мгновенно слеталась большая ватага детей и подростков. Вот тут-то и начиналось! Эта ватага увеличивалась с каждой секундой, истошно вопя кто во что горазд маловразумительные и обидные для блаженного дворового пошива стишки, брала его в кольцо и осаждала, не давая ему проходу. Алекса останавливался и начинал что-то мучительно мычать, но ватага ещё больше потешалась, прыгая вокруг него, поддразнивая криками и жестикуляциями. Тогда он, не выдерживая подобного напряжения, вытягивал свою палку параллельно земле и, вращаясь с нею вокруг своей оси, ещё громче издавал истошные звуки. Ватага, кто с восторгом от проделки, кто насмерть перепугавшись от реакции блаженного, мгновенно отлетала в разные стороны. Обычно после такого спектакля Алекса чаще всего резко исчезал и, вероятнее всего, уносил с собой обиду чуть ли на весь божий свет. Автор вспомнил также, как однажды на этой самой площади он увидел гонимого ватагой Алексу, и вслух обратился к Мастеру:— Я тебе хочу рассказать одно своё воспоминание об Алексе. Как-то, идя по площади и увидев очередной его выход «на люди», обнаружил, что рядом со мной остановилась какая-то старушка и стала креститься в сторону блаженного, что-то тихо причитая. Я удивился и спросил старушку:— Извините, вы всегда креститесь, увидев этого гонимого человека?Старушка оказалась словоохотливой:— Милый мой, я верующая и была свидетельницей вместе с ещё несколькими пожилыми людьми, что соврать мне не дадут, одной святой истории с этим Алексой. Давно это было. Как-то на нашей улице невесть откуда, словно с неба свалившись, появился странник. Ну, такой, настоящий, очень старый, с большой белой бородой, с посохом да сумой. А живу я на Цыгании, где и этот наш блаженный живёт у старушки одной одинокой, с сестрой своей, помладше будет, такой же, как он, но с умишком у неё всё же полегче. Всё же работящая она, не то что он, бедолага, к труду никак не приспособленный. И вот странник-то прямиком к маленькому тогда Алексе специально подошёл и нежно погладил его по голове. А мы ну совсем рядом-то стояли удивлённые и услышали от странника такие слова: «В тот день, когда этот мальчик умрёт, быть великому в городе бедствию». Как сказал, да так и ушёл, словно ангел растворился. Более странника никто так и не видывал. 2. Знаменитость Приятели спустились по ступенькам и вошли в подвал «Бродячие собаки» (кафе «Чобэнаш». — «СП»), заказали две порции кофе с коньяком.За соседними столами сидели три весёлые девицы и несколько угрюмых парней, напоминавшие собой типажи из леоновского романа «Вор». Они изредка косо поглядывали на пришедших. Мастер вспомнил, как он написал свою вторую в жизни картину «Собачий подвал»: за длинным столом на длинных скамьях сидят городские бандиты со своими девками. Когда закончил, то у него было чувство, что композиция невольно напоминала леонардовскую «вечерю». А потом она куда-то подевалась от него, куда-то ушла и не вернулась, может, сгинула по стопам некогда им портретируемых персонажей…Это обустроенное в подвале кафе в основном посещали тёмные личности и представители скандальной городской богемы, у которых не так часто водился лишний рубль. Богеме и прочей публике оно нравилась за умеренные цены и простоту общения. <…> Приятели молчали, увлекшись ароматным кофе. После недолгой паузы автор продолжил: — Да... Этот блаженный всем нам тогда казался вечным, его помнили даже старики ещё с 20-х годов. И всё же надо сразу же заметить очень даже любопытный и весьма парадоксальный факт, что ни один человек в нашем городе не мог быть наделён такой известностью, как этот блаженный. Даже все имена очень известных и уважаемых граждан нашего города со временем стирались и стираются из памяти народной, а вот имя этого городского блаженного помнилось и продолжает помниться. Как тебе парадоксик? И можно было бы смело сказать, что популярней его имени в городе попросту не было. Его знали не только абсолютно все горожане — от ребёнка до стариков, имя его было на слуху даже в соседних деревнях и селах. — Знаешь, — оживился Мастер, — в подростковых кругах его имя было посмешищем, этим именем пацанва дразнила, обзывала и унижала друг друга. И эти же подростки особенно сильно его донимали, бегая за ним с оскорблениями, которые приводили его в сильное расстройство чувств. А некоторые глупые мамашки стращали его именем своих детей для большего послушания. — Ты совершенно прав, — сказал автор. — Ну что тут ещё можно было бы сказать или добавить в оправдание либо в отрицание человека, которого знали все и которого прозывали по известной аналогии с литературным персонажем и всё же с неким презрением — Муму. Очень многие считали его сумасшедшим, вращая пальцем у виска в доказательство своих потрясающе «глубоких психологических знаний». Были и такие, у которых только одно его имя вызывало брезгливость и отвращение. Но надо всё же отметить, что горожане в основном относились к нему с состраданием. Но вот заметь ещё одну любопытную деталь. Хотя этого уникального в своём роде человека недавно не стало, но никто так и не знал и не знает его доподлинной истории. Да в принципе, как оказалось, никто им даже и не интересовался, ибо, как во все времена, всем и всегда нет никакого дела ни до кого, а тем более до убогих. Ну есть в обществе некое существо, иногда выползающее на белый свет, да к тому же ещё и совершенно безобидное, ну так и пусть оно себе мычит и живёт в своей убогости.Приятели расплатились с официанткой, вышли на улицу и попрощались. Автор брёл в не понятном пока для него направлении, а мысли о легендарном блаженном пока так и не отступали. А ведь с его уходом всё явственнее стали происходить весьма странные события. И среди всех всё же основным было медленное исчезновение исторически сложившегося центра города. Уничтожение старого центра пожилые люди связывали с уходом Алексы. — Вот вам ещё одна загадка этого человека, — размышлял автор. — И всё-таки откуда и кто он, сей всеми отверженный и непривечаемый, несчастный и легендарный сын нашего города ?— всё задавался вопросами автор. — Убогий? Сумасшедший? Попрошайка? Клошар? Изгой? Юродивый? Блаженный?
Улица Ленинградская, 49, 47 / Рисунок Стефана Садовникова
***
Этим бельчанам я очень хочу выразить свою огромную благодарность за материалы, предоставленные мне о городе и о легендарном Алексе! Это Людмила Доброджану, Тамара и Раиса Гуцу, Елена Харконица, Валентин Житару, Михаил Местер, Пётр Никулча, Ерофей Евгеньев, Полина Санду и Вера Ижицкая.Стефан САДОВНИКОВСледует Продолжение...Комментарии(0)
