Политические обозреватели Алексей Тулбуре и Виктор Чобану в передаче TUK Talks обсуждают, почему реформа юстиции в Молдове зашла в тупик. Как система сопротивляется переменам? Почему веттинг пугает судей и прокуроров? Кто несёт ответственность за отсутствие приговоров в резонансных делах? Как политический класс имитирует реформы, сохраняя старые правила игры? Почему прокуратура остаётся инструментом давления, а не механизмом справедливости? Рассказываем, о чём говорили эксперты.

Селективное правосудие и молчание системы: случай Чокинэ как зеркало провала реформ

Алексей Тулбуре: «Преступник снова становится главой села, а люди теряют веру в справедливость»

— Рассмотрим случай Никанора Чокинэ, которого снова избрали примаром Болдурешт. С точки зрения закона — нарушений нет. Пока не вынесено окончательное решение суда, человек не лишён своих прав. Он имеет право участвовать в выборах, и такие ситуации у нас уже бывали. 

Но есть другой вопрос. ДТП произошло полтора года назад, и обстоятельства дела, по мнению многих, предельно ясны. После наезда на ребёнка Чокинэ, если допустить, что это был он, попытался скрыть преступление: сменил номера на машине, инсценировал другое ДТП, чтобы объяснить повреждения автомобиля. Были задержаны его сообщники, которые помогали ему в этом. Сделать всё это ему было легко — он ведь бывший комиссар Ниспоренского района, то есть бывший главный полицейский. Он знал, как всё устроено.

Прошло полтора года — и до сих пор нет решения суда. Что это означает? Это означает отсутствие правосудия. Полтора года не осуществляется правосудие по очевидному делу.

Я понимаю, что сложно расследовать дело о краже миллиарда: там участвовало всё государство — правительство, парламент, Плахотнюк, Шор, прокуратура, Центр по борьбе с коррупцией, Национальный банк. Все были вовлечены. Воровали, обворовали страну. Я понимаю, почему не удаётся расследовать такое. Но здесь — простое дело, человек сам себя практически выдал. И всё равно — за полтора года никакого решения.

Существует замечательное английское выражение: «Justice delayed is justice denied» — «Отложенное правосудие есть отсутствие правосудия». Это не правосудие. А когда правосудия нет, возможны два исхода: либо самосуд (чего не произошло — никто не стрелял в Чокинэ, не поджигал дом), либо преступник, ощущая безнаказанность, берёт ситуацию под контроль. И произошло второе. Чокинэ почувствовал, что может избежать наказания. Хотя многие говорят, что шанс у него мизерный, и он всё равно будет осуждён — он идёт на выборы, и за него голосуют.

Но половина села думает иначе. Очень точно высказался его контркандидат: каждый голосует как хочет, но сам Чокинэ — бывший высокопоставленный чиновник, человек, понимающий, что такое ответственность — должен был сам принять решение не участвовать в выборах. Показать, что в нём осталась совесть. А теперь что мы имеем? Всё село, вне зависимости от того, кто голосовал, представлено внешнему миру человеком, который убил ребёнка.

Чокинэ перешёл границу, которую не должен был пересекать. На его месте следовало поступить иначе — так я считаю. Он всеми силами пытается избежать правосудия. Что касается поведения односельчан — это отдельный разговор. Но где государство? Вот главный вопрос.

У нас уже была аналогичная ситуация в 2015 году. Тогда преступник, обвинённый в мошенничестве и отмывании денег — Шор — был арестован. Затем, по указанию Плахотнюка, его освободили. Он пошёл на выборы, стал примаром Оргеева. Начался прекрасный период его жизни, пошла политическая карьера: он стал депутатом, провёл свою партию в парламент. Сейчас он — главный оппонент проевропейского правительства. Но тогда мы жили в условиях захваченного государства, где власть принадлежала мафиозному клану Плахотнюка.

С тех пор прошло шесть лет с момента бегства Плахотнюка и четыре года с тех пор, как у нас новое правительство, которое поставило своей задачей реформу юстиции. И вновь — ситуация, в которой по очевидному делу нет решения суда.

Возникают вопросы к реформированному Высшему совету магистратуры. Все его члены прошли через процедуру веттинга, это уже другие люди, не те, кто продавал правосудие направо и налево. Почему в резонансном деле, где погиб ребёнок, подозреваемый ведёт себя нагло, а суд до сих пор не вынес приговор? Почему ничего не предпринимается?

Высший совет магистратуры — это орган самоуправления судей. Он определяет, как функционирует система. И если есть конкретный случай, он имеет право задать вопрос: почему так происходит? Люди, знакомые с делом, говорят: доказательства есть, всё очевидно, прокуроры поработали. Почему судьи молчат?

Это привело к абсурдной ситуации: преступник снова становится главой села, а люди теряют веру в справедливость. Когда у граждан нет ощущения, что государство хотя бы как-то наказывает преступников, у них исчезает доверие к праву. А те, кто воровал и убивал, остаются безнаказанными. Герои захваченного государства — на свободе, наслаждаются благами, полученными за счёт грабежа. И с ними ничего не происходит.

Ладно — они ловкие, хитроумные. Но тут — случай на глазах всего села: человек убил ребёнка, и ничего не происходит. Министр юстиции выходит и говорит: «Мы подумаем, как избежать такого в будущем». Но такого не должно было быть уже сейчас. Этот случай не должен был повториться.

Вот о чём идёт речь. Это повод задать очень много вопросов.

Виктор Тулбуре: «Формально все равны перед законом, но на практике оказывается, что кто-то „более равен“»

— У нас законодательство применяется селективно в отношении людей с разным социальным статусом. В данном случае — бывший мэр, он же бывший комиссар полиции, человек, прекрасно знающий все юридические лазейки. Отсюда — бесконечные затягивания судебных процессов. Это уже стало технологией. И крайне прискорбно, что комментарий представителя Министерства юстиции свёлся лишь к констатации факта: «Ситуация прискорбная, надо что-то делать».

И всё это происходит на четвёртом году полномочий власти, которая пришла к управлению под лозунгами реформы юстиции и борьбы с коррупцией. Реформа проводится. Уже есть реформированный Высший совет магистратуры. Это другая власть, другой министр юстиции — это не времена Плахотнюка. То есть меры должны были быть незамедлительными, точечными и, самое главное, результативными.

Главное — чтобы правосудие восторжествовало. Чтобы у людей возникло ощущение, что в государстве есть справедливость, и оно их защищает. Но в подобных ситуациях мы чувствуем себя беззащитными. Потому что, как это уже бывало, простой человек — например, водитель троллейбуса, который сбил пешехода, переходившего в неположенном месте — не скрылся, сотрудничал со следствием, и тем не менее был задержан и оказался в тюрьме. У него нет связей, родственников, «кумэтров». Он просто водитель, не мог избежать ДТП. Очевидно, что он не виноват — есть видеозапись, где всё видно.

А в другом случае, где вина, напротив, очевидна — суд до сих пор не вынес решения. И особенно поведение фигуранта, господина Чокинэ, говорит об этом. Такая селективность, к сожалению, всё ещё существует. Формально все равны перед законом, но на практике оказывается, что кто-то «более равен».

Не всегда такие случаи свидетельствуют о прямой коррупции, но, по моему мнению, в данной ситуации её элемент, скорее всего, присутствует.

Резонанс в обществе был значительный. В соцсетях появилось множество комментариев: «Как это возможно?» и «Почему так происходит?». Но реальность — это небольшая деревня, где есть бывший мэр и бывший полицейский, человек с обширными связями. И я могу предположить — с большой долей вероятности — что там оказывалось определённое давление. Кто-то кому-то звонил, что-то говорил: «Подумайте, как голосуете», «Не голосуйте за того», «Голосуйте за этого».

Я не берусь утверждать, что он скупал голоса. Думаю, что одного его административного ресурса, статуса и влияния было достаточно, чтобы оказывать давление на избирателей. Но и это уже коррупция — не обязательно в виде прямой взятки, как у Шора, где происходила массовая скупка голосов. Давление и использование должностного положения — это тоже коррупционная практика.

В данном случае хочется верить, что правосудие всё же состоится. Для этого крайне важно не ослаблять давление со стороны общественного мнения, которое сейчас активно. Мы все видели по репортажам: пострадавшая — простая женщина, которая физически и юридически не может противостоять бывшему комиссару полиции.

Здесь необходима поддержка — адвокаты, помощь со стороны других людей. В соцсетях публиковали номер карты этой женщины, чтобы помочь ей с оплатой юридических услуг. Это дело должно быть доведено до конца — для того чтобы справедливость восторжествовала.

Есть надежда, что правосудие всё-таки победит.

От государства Плахотнюка к иллюзии перемен

Алексей Тулбуре: «В этой стране ничего не меняется, только степень наглости у тех, кто у власти»

— Кто вообще должен нести ответственность за бездействие? В разных ситуациях — по-разному. Если прокуратура не представила доказательную базу — значит, ответственность на прокуратуре. Если доказательная база есть, дело завершено, передано в суд, а суд откладывает рассмотрение — тогда ответственность на суде. Если вы помните, по делу Шора суд длился около семи лет. Сначала в Кишинёве, потом передали в Кагул, там слушания шли лет пять, после смены власти дело вернули в Кишинёвскую апелляционную палату. И тут ещё два года мурыжили без всякого основания, хотя вся доказательная база была в наличии. Значит, в таких случаях ответственны суды. В данном случае, насколько я понимаю, с Чокинэ — дело передано в суд. Применяются какие-то тактики затягивания, работают адвокаты. Но в какой-то момент это должно прекратиться, и судьи обязаны принять решение. Я не исключаю, что в этом может быть коррупционная составляющая, но именно для этого существует Высший совет магистратуры, для этого существуют государственные органы, чтобы в случае таких сбоев вмешиваться. Не по существу дела, а по механизму принятия решений. Если система буксует, значит, её нужно реформировать и вмешаться. Вот о чём речь.

И здесь есть ещё один аспект. При Плахотнюке, при захваченном государстве, ни для кого не было секретом, что главный вор — Плахотнюк. Он ворует, он же позиционировал себя как хозяин Молдовы — он управляет всеми, он принимает решения. Но он ворует, его окружение ворует, почти каждое решение правительства и парламента, независимо от содержания, было заточено под грабёж народных — а других нет — публичных денег. Это рано или поздно заканчивалось распотрошением какого-нибудь фонда — экологического, дорожного — или выводом денег, как это было с валютными резервами страны, или выкачиванием средств из банковской системы, или захватом предприятий. Это всё происходило при Плахотнюке. И в этом участвовало всё государство. Государство посылало людям чёткий сигнал: в этом государстве ты не должен быть честным, ты должен быть ушлым, ловким, вороватым и лживым. И такие люди не понесут наказания, если будут достаточно изворотливы. Более того — они будут жить хорошо. Это были те сигналы, которые посылала так называемая «элита». Потом пришли другие люди и сказали: «Нет, так неправильно. Честные люди должны быть защищены. Бандиты должны сидеть в тюрьме». Такие были заявления. Но на деле этого не произошло. Мы видим, что все «плахотнюковские» люди — на свободе. Более того, некоторые из них получили государственные посты, продвигаются...

Сигналы, которые общество получает из дела Чокинэ, такие: ты можешь совершить самое тяжёлое преступление, но если ты достаточно ловок, то можешь избежать наказания. Это первый сигнал. Второй — что в этой стране ничего не меняется. Меняется только степень наглости у тех, кто у власти. А в остальном — мало что. Потом мы себя спрашиваем: почему нас было 4 миллиона 300 тысяч 30 лет назад, а сейчас 2 миллиона 400? Где эти два миллиона? А вот они и уехали. Уехали в том числе и потому, что государство не может обеспечить правосудие. Помимо прочих-прочих факторов. Но в том числе потому, что нет ощущения защищённости, уверенности, что победит правда и виновные будут наказаны. Вот о чём речь, когда мы говорим о необходимости вернуть наших молдаван. Потому что как модернизировать страну без людей? Люди модернизируют страну, а не кто-то другой. А если человек возвращается и знает, что у него могут отнять бизнес, и он не сможет защитить себя ни в суде, ни где бы то ни было — он не вернётся. Люди годами не могут добиться правды, потому что в преступлении участвует чиновник или влиятельный человек.

Вопрос уже не столько в экономике. В Молдове сейчас можно зарабатывать, можно найти работу с очень приличным доходом. Но вся остальная жизнь устроена по-другому. Человеку важно, чтобы государство, в котором он живёт и растит детей, функционировало так, как положено. А этого у нас нет.

Вспомним ещё один пример — арестовали руководителя таможенного бюро центрального региона. Его поймали на взятке — 40 тысяч долларов. Вместе с ним — таможенный брокер. Взятка была за пропуск товаров на левый берег без досмотра. Потом прошли обыски, и дома у него нашли почти полмиллиона евро под матрасами. Этот человек был назначен, если не ошибаюсь, осенью прошлого года — и года не прошло. Значит, за полгода он сам организовал такую преступную схему? Или он просто встроился в существующую? Поскольку он новый, и заменил старого, то, возможно, просто перенаправил коррупционные потоки в другое русло? Раньше получали одни в Кишинёве, теперь — другие? Арестовали — и всё. Премьер-министр выходит и заявляет, что поручил руководителю таможни активизировать борьбу с коррупцией. Как это расшифровывать? Что арестованный с кем-то не договорился? Или, как говорят многие, это был человек Спыну? Где-то оступился, и его выкинули. Якобы он действовал сам, руководство не знало. Но это же невозможно! Все знали и знают, как работают эти схемы. Если премьер поручает более активно бороться с коррупцией, это означает: если ещё один попадётся, я вам всем головы поотрываю. Вот этот сигнал, который он посылает. Он что, считает молдаван идиотами? Я высказываюсь открыто: я считаю, что Речан должен понести ответственность — как минимум политическую — за подобные заявления. И за другие действия. Например, говорит, что тарифы не повысятся — а в следующем месяце они повышаются. Или, когда не закупали газ, и за это никто не ответил — наказывают непричастных, а виновные получают поддержку. Он за многое должен ответить. В том числе — за это заявление. Я говорю, а тысячи молчат. Они просто пакуют чемоданы и говорят: «Идите вы со своей политикой и заявлениями. А мы поедем и будем строить жизнь там, где такого маразма нет». Вот почему мы постоянно повторяем: реформа правосудия — жизненно необходима. Потому что всё это разрушает общество. Если её не будет — общество просто развалится. И ничего здесь не останется.

Прокуратура между законом и политикой: независимость, которой нет

Виктор Чобану: «Все находятся в режиме ожидания, ждут, что же произойдёт после выборов»

— Очень показательный пример — то, что у нас опять нет генпрокурора. Власть выдвигает очередного генпрокурора, а он занимает пост короткий период, а не весь мандат. Генпрокурор сам уходит перед парламентскими выборами. Совершенно, на мой взгляд, очевидно, что он себе нашёл более тихую гавань, которая называется Высшая судебная палата, где можно пересидеть все эти возможные политические катаклизмы. Почему? Потому что политики доказали, что должность генпрокурора у нас не является неприкосновенной, что в любой момент политика может вмешаться, и с этой должности можно вылететь.

И мало того, что прокуроры уходят из системы. Я даже не берусь сказать — это хорошо или плохо, скорее отношусь к этому положительно: может, придут какие-то молодые. Здесь, по крайней мере, есть надежда. Но у нас в генпрокуратуре, в главных прокуратурах находятся временно исполняющие обязанности — то есть те, кто, по большому счёту, не принимает решения. Им не до того, чтобы наводить порядок в своём хозяйстве, убирать коррумпированных, назначать других. Они даже не могут этого делать, так как у них нестабильная функция, должность, они что-то делают под свою ответственность. Все находятся в режиме ожидания, ждут, что же произойдёт в нашей политике, видимо, полагают, что лучше дождаться выборов и посмотреть, кто возьмёт власть, а там уже ориентироваться. В таком режиме правосудие у нас никогда не заработает. Выборы у нас, даже если исключить местные, всё равно то парламентские, то президентские — а все ждут и присматриваются. Это плохо.

Алексей Тулбуре: «Прокуроры на практике — это политические дубинки, инструмент в руках политиков»

— Прокуратура — это независимый автономный государственный орган, который действует согласно законодательству, не зависит от того, кто у власти, как меняются партии. Прокуроры руководствуются положениями законов, они формулируют обвинения, расследуют преступления, выдвигают обвинения в судах — это их функция. Это в теории. А на практике — это политические дубинки, инструмент в руках политиков, который каждый пытается использовать в свою пользу. Была попытка уйти от этого, когда организовали первый конкурс — кстати, хорошо организованный, транспарентный. До этого Плахотнюк даже не покупал эти должности, просто доставал, как из кармана: Эдуард Харужен, Корнелиу Гурин, вся эта плеяда людей, из которых тоже ещё никто не понёс ответственности.

Организовали конкурс, в котором победил Александр Стояногло, что вызвало довольно положительный резонанс. Стояногло вёл себя соответствующим образом — он прекратил злоупотребления незаконными арестами. Была же практика: что бы ни случилось — сразу арест, а в тюрьме человека заставляли подписывать бумаги, соглашаться на что угодно. Он выпустил политических заключённых. Его обвиняют в том, что он выпустил Платона, но Платона тогда посадили не за то, что он действительно сделал — там тоже масса вопросов. Но расследования резонансных дел шли медленно. Мы знаем, что между ним и Майей Санду были дискуссии, президент ставила определённые задачи. Стояногло, по его словам, объяснял, что есть процедуры, которыми он не может пренебречь. В действиях прокуратуры была определённая логика — она не может действовать огульно. Что сделали? Сфабриковали уголовные дела против него. Это я говорю открыто. Ни одно из дел не доведено до конца. Ни одно обвинение не доказано. Значит, дела сфабриковали, и сняли его — по беспределу. Примерно так же сняли и Веронику Драгалин. Она якобы ушла сама, но, вероятно, ей предъявили какие-то «убедительные аргументы», и она ушла.

Не получается у нас с прокуратурой. Теоретически мы понимаем, что у нас должна быть прокуратура, которая, не взирая на лица, расследует коррупцию и преступления. Ты президент и совершил преступление — к тебе приходит прокурор, не на беседу, а с ордером на арест. Ты комиссар полиции, чиновник любого уровня — к тебе приходит прокурор и занимается твоим делом, кто бы ты ни был. Нет, не получается. У нас политический класс, даже нынешний, считающий себя другим, новым, проевропейским, всё равно испытывает неистребимое желание контролировать прокуратуру.

Прошлый прокурор, Мунтяну — я лично его не знаю, но, по всей вероятности, он не глупый человек. Он понимает, что на него будут оказывать давление. Если он будет сопротивляться и выстраивать прокуратуру так, как нужно, его просто растопчут, выгонят и выплюнут, и на этом всё закончится. А тут есть возможность устроиться туда, где ты более защищён — скажем, в Высшую судебную палату, которая сейчас не рассматривает конкретные дела. Инстанция лишь высказывается по поводу пересмотра дел, но не пересматривает их по сути. Это более спокойное место.

То, что прокуроры уходят — это плохо. Они уходят потому, что прокуратура как институт у нас безнадёжна. Была надежда на Антикоррупционную прокуратуру. Госпожа Драгалин особо не впечатлила, если откровенно, но и взаимоотношения у неё с политическим классом не сложились. Политический класс просто разжевал и выплюнул её. Сейчас исполняющий обязанности заместителя главного прокурора Антикоррупционной прокуратуры Октавиан Якимовский заявил по поводу таможенного скандала, что поскольку по закону высокопоставленные чиновники — это прерогатива Антикоррупционной прокуратуры, они должны были заниматься этим делом. Почему? Потому что Антикоррупционная прокуратура, если бы она действительно была независимой от политического класса, могла бы через этого арестованного начальника выйти на всех участников, на всю схему, в которой, я уверен, замешано огромное количество людей. Нет — это дело передали прокуратуре Бельц и CNA, с которыми, вероятно, у власти другие взаимоотношения.

Из 100 человек, попавших на государственную службу, 70% становятся коррумпированными. Это говорит о поголовной коррумпированности всей системы управления. Мы говорили об этом ещё при Плахотнюке. Мы говорили, что у нас коррупция — это не проблема, а «вторая Конституция», которая подменила первую. У нас есть писаные законы, где всё расписано, но никто по ним не живёт. Все живут по законам непотизма, взяток, личной преданности и так далее. Это был способ существования молдавской политической системы. Сейчас, конечно, ситуация немного изменилась, но говорить о прорывах в борьбе с коррупцией, к сожалению, не приходится.

А ведь у прокуратуры главная роль в борьбе с коррупцией. Прокуратура, Центр по борьбе с коррупцией, Агентство по возвращению украденных денег — все институты есть, а результата нет. Вот пример — известный случай с дорогой Леова—Бумбата. Построили несколько десятков километров дороги от Леова до Прута и вбухали в каждый километр столько денег, сколько не стоят самые качественные дороги в Германии. А в Германии строят лучшие дороги в мире. До сих пор нет экспертизы. За проект отвечало Министерство регионального развития, которым тогда руководил Спыну. Как говорится, есть резоны для обоснованных подозрений: там воровали по-чёрному. Но уже несколько лет никакого прогресса.

Были попытки бороться с коррупцией, которая была в прошлом, но абсолютно никаких попыток сделать что-либо с коррупцией, которая происходит сегодня.

Реформа без перемен: как старая система блокирует новое правосудие

Виктор Чобану: «Веттинг действительно многих пугает»

— Недавно 17 прокуроров ушли из прокуратуры по борьбе с организованной преступностью, не желая проходить веттинг — процедуру оценки добросовестности. Судьи были первыми, кого проверяли, теперь очередь дошла до прокуроров. Веттинг действительно многих пугает. Я думаю, что многие из прокуроров просто не в состоянии обосновать своё имущество. Я не знаю индивидуальных случаев, не хочу всё обобщать, но это было очевидно — и с судьями, и с прокурорами. Разные случаи становились достоянием общественности — мы все видели судей с автомобилями Porsche по цене 10 000 леев, с какими-то совершенно безумными подарками от родственников и так далее. Оказалось, что есть простой механизм — сравнение доходов и расходов у государственных служащих. Если у человека четырёхэтажный дом с бассейном, и он говорит, что ему прислали деньги родственники из Италии, мама работает или что-то в этом духе, то, естественно, возникает противоречие. Я думаю, это основной камень преткновения в веттинге. Не думаю, что в отношении судей серьёзно анализировалось качество принятых ими решений — это, скорее, отдельная процедура. Но и не думаю, что копают так глубоко. Просто разница между доходами и расходами — это то, что бросается в глаза сразу. Декларации об имуществе нужно заполнять, а там столько всего, что они понимают: не пройдут. Вот прокуроры и предпочитают, как и судьи, уйти в адвокаты.

Вся система представляет собой своеобразные корпорации — прокурорскую, судейскую — где все друг друга защищают, где «рука руку моет», никто никого не сдаёт. И всё это по-прежнему работает. Закон для них, кстати, не писан — они именно так считают. Если вернуться к Чокинэ — он не прокурор, но бывший полицейский — он думает так же. Любой нормальный человек, совершивший такое преступление, остановился бы, оказал помощь, вызвал полицию. А он — замёл следы. Вот как, к сожалению, ведут себя представители наших правоохранительных органов.

Алексей Тулбуре: «Люди не поменялись — система не поменялась»

— Вспомните, когда наш парламент принял то знаменитое политическое заявление о захваченном характере государства. Что значит «захваченный характер»? Это означает, что государство руководствуется не писаными законами, а управляется мафией и людьми, которые сидят во всех государственных учреждениях, в том числе в судебной системе и прокуратуре. Если государство настолько прогнило и не функционирует, значит, нужны какие-то экстраординарные меры. Из тех реформ, которые на постсоветском пространстве дали хоть какие-то результаты, можно назвать четыре страны, четыре примера. Это три балтийские страны и Грузия времён Саакашвили. Сейчас в Грузии происходит другое, но даже сегодня, несмотря на деградацию демократии, полиция там работает гораздо лучше, чем в других постсоветских странах, потому что при Саакашвили были заложены определённые основы.

Сколько раз говорили о том, что надо менять систему. Но что значит система? Система — это какие-то законы, это какие-то практики, это люди. Законы у нас прекрасные, у нас даже лучше законы, чем, скажем, в Чехии. А вот практика их применения — отвратительная, и люди во многом скомпрометированы. Поэтому в нашем случае «поменять систему» — это значит поменять людей, которые изменят практику применения хороших законов. Вот этого у нас не произошло. Все люди остались на местах, практически все. За редким исключением некоторых руководителей, которые сами отошли в сторону и теперь руководят из-за кулис.

Опыт Грузии показывает, что при наличии определённых ресурсов можно за относительно короткий срок подготовить юристов, которые смогут занять посты в судах, прокуратуре и полиции. Они должны знать: если возникло подозрение, или если пойман на нарушении, — по ускоренной процедуре отправишься в тюрьму. Но при этом у тебя хорошая зарплата, социальный пакет и мотивация. Это должны быть молодые люди, к которым нет вопросов, и те немногие из старой системы, кто также не вызывает сомнений. Вот это — единственный выход.

А как началась у нас реформа юстиции? У нас она началась с того, что новая власть, или «новые люди», как они себя называют, продвинули на самые ответственные посты — в том числе на должность председателя Высшего совета магистратуры и судьи Высшей судебной палаты — людей с крайне сомнительной репутацией. Например, Евгений Рурак: сначала высокий пост в СИБе, потом — начальник управления уголовного преследования в Национальном центре по борьбе с коррупцией. Этот человек ездил на «Мерседесе» за 170 тысяч долларов, будучи государственным чиновником, всю жизнь работавшим на государство. Этим человеком должны были бы заняться прокуроры, а его, наоборот, продвигали. Получается, уже тогда были посланы сигналы: изменений не будет. А если и будут, то только имитационные. Люди не поменялись — система не поменялась.

Олеся Белая

---

Читайте также:

• Традиции и фобии — как в Молдове используют ЛГБТ-повестку перед выборами: мнения экспертов
• Дата выборов в парламент, роль диаспоры и борьба с пропагандой: мнения экспертов