Игорь Савин: «Я видел войну и знаю, что нет ничего дороже мира»

2 марта 1992 года стал трагическим днём в истории Молдовы. В этот день началась военная фаза приднестровского конфликта. Сотни погибших и раненых с обоих берегов Днестра стали жертвами войны между жителями одного государства. Своими воспоминаниями о тех событиях с читателями «СП» делится ветеран войны на Днестре Игорь Савин.

— Чем для вас является этот день сегодня?

— Прежде всего это день памяти. Это не праздник и не день победы. В то время по призыву государства люди шли защищать его целостность и независимость. Многие рядовые солдаты, офицеры — призывники, такие как я, искренне верили, что нужно идти бороться против сепаратизма, защитить нашу страну от развала. Не пустыми словами были офицерская честь и преданность стране, в которой жили. К сожалению, сейчас этого почти нет.

— Как вы попали на войну?

— Меня призвали повесткой из военкомата в начале апреля 1992 года. Я принимал присягу на территории первой мотопехотной бригады молодому молдавскому государству. Шёл второй год после распада СССР. Молдова только формировалась, проходила становление как независимое государство. Мотопехотная бригада тоже формировалась. Там не было ничего: ни воды, ни розеток... Всё куда-то делось. Всё нужно было начинать заново.

В своё время я прошёл срочную службу в городе Ровно. Меня призвали после первого курса института. В Кишинёвском политехническом институте, в который я вернулся после армии, закончил военную кафедру, и мне присвоили звание лейтенанта. Я не был кадровым офицером и многого не знал. Тем не менее приходилось обучать солдат, которые вернулись дослуживать из разных мест Советского Союза.

Первоначально меня призвали в миномётную батарею, так как наша кафедра была с артиллерийским уклоном. Я был назначен командиром взвода миномётной батареи. В ней служили все резервисты.

После того как наш батальон возглавил Юрий Негина, меня перевели командиром третьей роты. Я командовал солдатами срочной службы. Им было по 20 лет, а мне немногим больше — 25. В нашем батальоне было всего два кадровых офицера, включая командира, остальные — резервисты.

В течение месяца мы проходили обучение. О качестве говорить сложно. Затем нас перебросили в Вадул-луй-Водэ. Там тоже обучались и несли воинскую службу. Мы обеспечивали охрану моста через Днестр. Боевые позиции были совсем рядом. Кошница находилась в нескольких километрах. Мы постоянно слышали выстрелы.

Мост был стратегическим объектом, и его неоднократно пытались взорвать. Как оказалось, это сделать не так просто. Здесь тоже нужны были специальные знания, которых, по-видимому, у нашего противника не было. Но мы тоже делали всё возможное, чтобы не допустить взрыва.

— Вам приходилось участвовать в военных действиях?

— К сожалению, да. В июне нас передислоцировали в Каушаны, потом в Бендеры. Когда нас перемещали, мы не знали, куда едем. Вооружение было простым: автомат с 30 патронами. Не было ни гранат, ни бронежилетов, ни касок. Мы не были отрядом специального назначения и не предполагали, что можем сразу попасть на линию огня. Однако очень скоро оказались в центре военных действий.

Наша задача состояла в том, чтобы обеспечить безопасность позиций в районе профессиональной школы недалеко от комиссариата полиции, который всё время пытались захватить. Именно здесь был островок территории Молдовы, где соблюдались её законы. И не дать его захватить значило отстоять конституционный порядок в городе. Мы это понимали. Кстати, этот комиссариат полиции есть и сейчас на улице Дзержинского и находится под юрисдикцией Молдовы.

Всего на месте дислокации в городе были три роты нашего батальона. Один командир роты был тяжело ранен в первом бою, другой сбежал. Командир нашего батальона Юрий Негина тоже был ранен. Так что всё было совсем не просто.

Единственная дорога со стороны Каушан соединяла нас с правым берегом. Мы называли её дорогой жизни. Она охранялась, по ней нас обеспечивали боеприпасами.

Был и очень страшный бой. Когда на нас, вооружённых автоматами, двигался танк, хотелось провалиться под землю. Но молодые ребята проявили настоящее мужество. Солдаты умудрились забросать эту серьёзную машину гранатами. Танк загорелся и задним ходом ушёл на свои позиции. Этот бой не был долгим.

Вместе с отрядом специального назначения мы освобождали кинотеатр «Дружба». За нами шли войска. Наступление, как правило, было со стороны приднестровцев. Мы отражали атаки. Было много беспорядочной стрельбы, но массовой гибели солдат к концу июня уже не было. Люди гибли и случайно, и от провокаций. Некоторые подрывались на минах.

В то время уже начались переговоры. Мы не знали об этом, но чувствовали, что боевых действий становится меньше. Официально российская 14-я армия в боях не участвовала. Было ополчение, гвардейцы, казаки, женские формирования. Но танки находились в городе, и на них были российские флаги.

— Вы впервые оказались на войне. Пришлось стрелять в людей, которые ещё недавно были просто соседями. Вы видели в них врагов?

— Что было парадоксально в эти дни: мы находились в непосредственной близости друг от друга. Радиостанции работали на одних волнах. Мы слышали их, а они нас. Но мы выполняли свой приказ, а они свой. Мы так же, как и они, говорили на русском, молдавском, украинском.

Это очень сложный вопрос, и меня он ставит в тупик. Но мы как-то вместе выступали в железнодорожном колледже с Юрием Негиной. На аналогичный вопрос студента он ответил: «На войне не убивают людей, там уничтожается противник». Я тоже считаю, что если у тебя в руках оружие, то ты защищаешь свою жизнь и выполняешь приказ. Тоже самое делает твой противник.

Никто не знал, что будет такое сильное противостояние со стороны приднестровцев. Мы выполняли задачу наведения конституционного порядка. Нужно было разоружить сепаратистские группы. А на нас шли танки, использовалась серьёзная военная техника. Тут уже речь не шла о простом восстановлении конституционного порядка. Это были военные действия, к которым мы не были готовы.

Я считаю, что сейчас на Украине идёт аналогичная война. В ней уже тысячи погибших и раненых. Даже если в ДНР и ЛНР было вооружение, то за два года оно уже могло выйти из строя. Но оно там не заканчивается. Украина — большая страна. Откуда с этой стороны вооружение — понятно, откуда с той — непонятно. Официально никто не говорит о внешнем вмешательстве. У нас было то же самое.

Игорь Савин (справа) с боевыми товарищами. 1992 год. Фото из архива И. Савина

— Кто ждал вас дома?

— Дома меня ждали родители и, конечно, очень волновались. Тогда не было мобильных телефонов, но я старался звонить каждый день с почты. Первое время мне это удавалось. Но, когда мы приехали в Бендеры, связи не было. Потом связь восстановили. Получилось, что я почти неделю домой не звонил. Родители пошли в военкомат, и там им сказали, что я тяжело ранен и, возможно, уже умер. Меня перепутали с командиром второй роты Виктором Сырбу. Он действительно был тяжело ранен и сейчас в инвалидной коляске.

Я не знаю, откуда взялось столько мужества у моей мамы, но она поехала по госпиталям, чтобы меня найти. Она добралась до Каушан. Видела много такого, о чём я никогда бы ей не рассказал. В результате её отправили на машине домой и не пустили дальше, попросту выгнали. Родители прошли через большие испытания, получили огромные негативные эмоции.

Когда мама меня искала, я дозвонился домой и узнал, что она меня ищет. Отругал отца, что отпустил. Потом, узнав, что мама приехала, старался звонить каждый день, когда не было выстрелов. Беспорядочная стрельба была постоянно, поэтому старался найти промежуток и позвонить. Помню, что проще всего это было сделать, когда по телевизору демонстрировался сериал «Богатые тоже плачут». В это время почему-то никто не стрелял...

Стрельба прекратилась в июле. Наступило перемирие. Мы имели возможность более свободно перемещаться по городу. В общей сложности в процессе боевых действий мы пробыли месяц. Полицейских меняли через две недели, а про нас как будто забыли. Но через месяц передислоцировали и нас. Мы поехали на наш пункт дислокации в Вадул-луй-Водэ. Там сдали оружие. Думали, что нам придётся ещё там служить, но нас отпустили.

Из нашей роты все вернулись домой. Погиб парень из первой роты, некоторые были ранены. В июле я вернулся в Бельцы.

— С каким чувством вернулись?

— Меня очень удивило, что в 150 километрах от войны люди живут мирно, не слышат выстрелов и не знают, что происходит на самом деле. Все, конечно, знали о конфликте, но он казался очень далеко. Люди жили обычной жизнью.

Я был призван на 60 дней, а отслужил более 90. Пришёл в первую мотопехотную бригаду. Её командир был ранен. Самым старшим оказался прапорщик, который сделал мне отметку в военном билете, записал, что я участвовал в военных действиях, и уволил в запас.

До сих пор многим непонятно, что это было, стоило ли всё это делать. В тот момент я считал, что это необходимо. Я был воспитан так, что Родину надо защищать, невзирая ни на что. К сожалению, ничего не удалось. Детям, которые родились тогда, уже по 25 лет. Они выросли. У них своё мировосприятие. Одни живут на правом берегу, другие — на левом, по сути, в разных странах. Конфронтация была на протяжении 25 лет. Уровень жизни сильно не отличается, хотя на левом берегу жить ещё сложнее. Не работает промышленность, у людей маленькие зарплаты и пенсии. Все разъехались и там, и тут.

Если бы знать тогда, что мы придём к этому, то многие призадумались бы, зачем столько жертв, погибшие, раненые.

Обидно, что наша история ничему не научила. На Украине десятки тысяч пострадавших, столько семей потеряли близких. По большому счёту простые люди хотят элементарного: работу, нормальную зарплату и мир. Если бы желание политиков совпадало с тем, чего хотят люди, всё было бы иначе.

Я видел войну и знаю, что нет ничего дороже мира. Любые проблемы нужно решать за столом переговоров. Нам нужен мир, и необходимо его ценить.

Нелли Ланская

Материал опубликован в № 10 (1165) «СП» от 08.03.2017.